Виталий Кривенко - Экипаж машины боевой

– Это ведь ты был возле озера? Я тебя узнала, – раздался знакомый девичий голос.

– Лейла, это ты? – удивился я этой неожиданной встрече.

– Да, я.

– Куда собралась? – спросил я, расплывшись в улыбке.

– Домой иду. А ты что здесь делаешь?

– В дукан собирался, но набрел на вон ту мечеть, мулла мне какой-то странный попался, появился из ниоткуда, потом пропал куда-то. Пока с ним болтал, и забыл куда шел, а теперь не хочу обратно возвращаться. Что это за мулла? Он говорит, что из Самарканда.

– Да, он странноватый немного, живет как отшельник в своей мечети, мало с кем общается. Его видят только во время молитвы, а потом он уходит к подножью гор, и там сидит все время. Я слышала, что в Узбекистане он долго сидел в тюрьме, потом сбежал в Афганистан. Здесь в кишлаке, он появился, примерно год назад.

– А сама ты давно здесь?

– Полтора года. Но дедушка мой, уже давно живет в Афганистане.

– А остальные твои родственники, тоже все здесь?

– Мама, сестренка и дедушка, здесь. Брат где-то в Иране, пытается заработать деньги, от него уже полгода нет никаких вестей, мы даже не знаем, жив ли он вообще, – негромко ответила Лейла.

– А отец где?

Девушка опустила голову и ничего не ответила. Я, конечно, догадался, где мог быть ее отец, и поэтому не стал больше ничего спрашивать о ее семье, сменил тему разговора.

– Ну и как тебе в Афгане, нравится жить?

Лейла молча помотала головой, глядя себе под ноги, большим пальцем ноги она теребила камешек.

Мимо нас прошла какая-то старуха, она искоса посмотрела на меня, и шипящим голосом что-то произнесла на своем языке. Лейла ей ответила, и старуха побрела дальше, что-то бормоча себе под нос.

– Что она хотела? По ее лицу видно, что она чем-то не довольна, – поинтересовался я.

– Ей не понравилось то, что я с тобой здесь стою и разговариваю, – подавленным голосом сказала Лейла.

– Да, Лейла, я тебя прекрасно понимаю.

Девушка резко подняла голову и посмотрела на меня, на ее глазах блестели слезы.

– Да ничего ты не понимаешь! У тебя хотя бы есть надежда вернуться домой, а я уже никогда не увижу Ташкент. У меня там остались друзья и одноклассники, я хочу учиться, хочу ходить в кино, на танцы, хочу слушать музыку. Мне каждую ночь снится наш дом в Ташкенте, когда я просыпаюсь, я все время плачу. А здесь одни запреты, это нельзя, то нельзя, туда не ходи, то не делай, лицо не показывай, с мужчинами не разговаривай. Я не хочу так больше жить, не хочу! Понимаешь?!

Я стоял и молча слушал, а Лейла с трудом сдерживая рыдания, продолжала:

– Моя мама за эти полтора года постарела, а раньше она была такая красивая и веселая, она в Ташкенте была директором музыкальной школы. Папа, когда приходит, всегда старается нас успокоить, «потерпите», говорит, «заработаем немного денег, и переедем в Иран». А я не хочу в Иран, я хочу домой – в Ташкент!

Лейла последние слова почти прокричала, после чего не выдержала, и разрыдавшись убежала прочь. А я стоял и смотрел ей вслед, через минуту ее фигура скрылась за дувалом, а я продолжал стоять в раздумье.

Такие бедолаги, как Лейла, в Афганистане чужие, в Иране их тоже никто не ждет, и в Союз им дорога закрыта, одним словом – несчастные люди. Тем, кто родился в Афганистане, намного проще, они не знают другой жизни, кроме той, что здесь. И права Лейла, у меня есть хотя бы надежда вернуться домой, а у нее даже этого не осталось.

Под мышкой у меня что-то щелкнуло, и послышался топот, я резко обернулся, машинально схватившись за автомат, и тут же заметил, что в автомате нет магазина, а от меня в сторону дувалов убегает мальчишка, на вид лет 6-7ми от роду. Я, было, кинулся его догонять, но куда там, бежал этот змееныш очень быстро.

– Вот баченок, вот сученок! –выругался я в отчаянии.

У меня даже мелькнула шальная мысль садануть ему пулю вдогонку из патрона, что остался в патроннике. Но как бы там ни было, не стрелять же в ребенка, да к тому же я сам виноват, не фиг было хлебалом щелкать. Магазины вот жалко, были бы они от автомата, тогда черт с ними, а то ведь от РПК, на 45 патронов, просто так в оружейках не валяются, их достать трудно.

«Ну что вот теперь делать, и где искать эту сучару? Какой же я все-таки лопух, черт возьми! Расскажи кому ни будь, засмеют нахер» – сокрушался я, размахивая руками.

И тут я заметил возле дувала еще двух бачат, они сидели возле забора, и смеялись, тыча пальцами в мою сторону. Я направился к ним, намериваясь со злости надрать уши этим наглым щенятам. И тут мне в голову пришла одна идея, – я решил через этих бачат вернуть украденные рожки, главное, их надо как-то заинтересовать в этом деле, все афганцы, с мала до велика, очень падки на деньги, это у них в крови.

Я на ходу начал шарить по карманам, Хэбэшка была Хасана, и я не знал, где и что у него лежит. Во внутреннем кармане, рядом с пачкой «Охотничьих» сигарет, мне удалось нащупать целлофановый пакет, я вытащил его, в пакете лежали деньги, там были афгани вперемешку с чеками, это было как раз то, что надо. Я вытащил две купюры по сто афганей, зажал их в кулаке и, повесив на лицо добродушную улыбку, подошел к бачатам. Одному из них на вид было лет восемь от силы, младший выглядел лет на пять.

– На русском говоришь? – обратился я к старшему.

– Бакшиш давай, шулави, – сказал младший, протягивая руку.

– Патроны мои принесите, – я протянул автомат, показывая на пустое место от магазина.

Бачата уставились на меня, делая вид, будто не понимают, о чем это я, хотя оба они прекрасно видели, как их дружок упер мои патроны.

– Ну, хорошо, а как насчет этого? – я разжал ладонь, показав им деньги.

Бачата одновременно потянулись за деньгами, я снова сжал ладонь в кулак и убрал руку.

– Нет, не угадали, сначала патроны принесите.

– Обманешь шурави, – хитро улыбнувшись, сказал старший и прищурил один глаз.

– А если я дам вам деньги, обманите вы, – я тоже прищурил один глаз и состряпал хитрую улыбку, как бы показывая им свое недоверие. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, я первый прервал молчание, и изложил свой вариант выхода из этой ситуации:

– Даю для начала сто афганей, а если принесете мои патроны, получите еще сто.

Баченок, что постарше, показал мне два пальца, со словами:

– Двести давай, и двести потом.

– Сто сейчас, и триста потом, – предложил я.

Про себя я подумал, «пусть только принесут мои патроны, а там видно будет, сколько им дать денег, и давать ли вообще», хотя я прекрасно понимал, что деньги им отдать придется, этих чертят просто так не проведешь. Странная ситуация получается, у меня украли патроны, и мне еще приходится покупать свои же патроны, за свои же деньги, это наглость с их стороны.

– Не-е, шурави, давай сейчас денга, – с недоверием сказал баченок.