Джонатан Кэрролл - Страна смеха

– Хотите сесть?

Я сел, и некоторое время мы смотрели друг на друга. Он сцепил руки на столе и покивал – скорее себе, чем мне. Глядя в его глаза, я осознал, что они слишком малы, дабы отразить всю переполняющую его жизнь.

– Так чем я могу помочь, сэр? – Он выдвинул ящик и достал длинный желтый блокнот и желтую же ручку “Вiс” с черным колпачком.

– Ничем, мистер Лученте. Я, м-м-м... то есть в моей семье никто не умер. Я пришел задать вам несколько вопросов, если можно. О человеке, который когда-то работал у вас.

Он снял с ручки колпачок и начал неторопливо выводить в верхней части листа перекрывающиеся круги.

– Вопросы? Вы хотите расспросить о ком-то, кто у меня работал?

Я выпрямился на своем стуле, не зная, куда девать руки.

– Да, видите ли, мы выяснили, что много лет назад у вас работал человек по имени Мартин Франк. Году примерно в тридцать девятом?.. Я понимаю, что прошло много времени, но, может быть, вы помните его или что-нибудь связанное с ним? Если это как-нибудь поможет: вскоре после работы здесь он сменил имя на Маршалл Франс и стал потом знаменитым писателем.

Лученте прекратил чертить круги и задумчиво постучал ручкой по блокноту. Он поднял голову, смерил меня бесстрастным взглядом, потом повернулся на стуле и крикнул через плечо:

– Эй, Виолетта! – Но, не дождавшись реакции, нахмурился, швырнул ручку на стол и встал. – Совсем старая стала, даже не слышит иногда, что вода течет. Приходится за нее прикручивать. Подождите минутку. – Он зашаркал к двери, и только теперь я заметил, что на нем вельветовые шлепанцы сливового цвета. Лученте открыл дверь, но не вошел, а снова крикнул: – Виолетта!

Отозвался голос, колючий, как металлическая мочалка для мойки кастрюль:

– Что? Чего тебе надо?

– Ты помнишь Мартина Франка?

– Какого Мартина?

– Мартина Франка!

– Мартина Франка? Ах-ха-ха-ха!

Когда Лученте снова повернулся ко мне, лицо его озаряла безумная улыбка. Он ткнул пальцем в темный дверной проем – и помахал рукой, будто обжегся.

– Мартин Франк... Да, конечно, мы помним Мартина Франка.

В поезде на обратном пути у меня было время поразмыслить о.рассказанной Лученте истории. Виолетта (я решил, что это его жена) так и не вышла из своей комнаты, но это не мешало ей орать старику: “Расскажи ему об этих двух лилипутах и поездах!..” “Не забудь про бабочек и печенье!”

Дело было так. В первый же день, когда Мартин Франк вышел на службу, к Лученте поступил клиент, который выпрыгнул из окна, так что его пришлось соскребать с асфальта совковой лопатой и складывать в ящик. По словам похоронных дел мастера, стоило новому работнику взглянуть на тело, как его тут же вырвало. И так – раз за разом. Однако миссис Лученте была калекой, и потому новичку поручили работу по дому – уборка, стирка, готовка. Что и говорить, поначалу мне было не слишком приятно слышать, что автора моей самой любимой книги держали на работе только потому, что он кое-как умел готовить лазанью.

Но как-то раз Лученте трудился над красивой молодой девушкой, которая покончила с собой, переев снотворного. Доведя работу до половины, он прервался на обед, а когда вернулся, рука девушки лежала на животе, держа в пальцах большое шоколадное печенье. Рядом на столике стоял стакан молока. Шутка эта Лученте очень понравилась – такой черный юмор обычное дело в похоронном бизнесе. Несколькими неделями позже умерла во сне старушка-скандалистка из соседнего квартала, и наутро после того, как ее привезли в морг, к ее носу оказалась прикреплена большая желто-черная бабочка. Лученте снова рассмеялся, но я воспринял это иначе: возможно, Маршалл Франс создавал своих первых персонажей.

Новичок не только преодолел свою тошноту, но вскоре стал неоценимым помощником. Он купил “Анатомию” Грея 18и постоянно ее изучал. По словам Лученте, через полгода Франк развил в себе редкую способность – придавать мертвому лицу совершенно живое выражение.

– Видите ли, это очень трудно. Сделать их похожими на живых труднее всего. Вы когда-нибудь заглядывали в гроб? Конечно же, с первого взгляда видно, что там лежит труп. Что тут такого. Но Мартин обладал этим – вы понимаете, о чем я? Он обладал чем-то таким, что даже у меня вызывало ревность. Смотришь после него на тело и думаешь: какого черта этот парень тут разлегся!

Живя в Нью-Йорке, Франк большую часть времени проводил у Лученте – либо в бюро, либо в квартирке за конторой. Но по воскресеньям, каждое воскресенье, он выезжал на природу с Туртонами. Это были карлики. Он познакомился с ними, когда случайно зашел в их кондитерскую лавку. Все трое любили жареных цыплят и железнодорожные поездки, поэтому каждую неделю они до отвала наедались курятиной в ресторанчике, а потом шли на Гранд-Сентрал или на Пенн-стейшн и отправлялись куда-нибудь в пригород. Супруги Лученте в таких развлечениях не участвовали, но когда Франк вечером возвращался, то обязательно рассказывал, куда они с Туртонами ездили и что видели.

Лученте так до конца и не понял, почему Франк уволился. Чем дольше он работал, тем больше, казалось, очаровывало его это занятие, но однажды он пришел и заявил, что в конце месяца уезжает. Сказал, что отправляется на Средний Запад к своему дяде.

Когда я вернулся домой, у моих дверей стоял один из интернатских ребят.

– Мистер Эбби, у вас какая-то женщина. Наверное, попросила мистера Розенберга впустить ее.

Я открыл дверь и уронил портфель на пол. Захлопнув дверь ногой, зажмурился. Вся квартира пропахла кэрри. Терпеть не могу кэрри.

– Привет! – послышался голос.

– Привет. Э-э, привет, Саксони.

Она появилась из-за угла, держа в руке мою старую деревянную мешалку, к которой пристало несколько зернышек риса. Саксони улыбалась – пожалуй, слишком усердно,– и ее лицо раскраснелось. Отчасти, догадался я, от стряпни, отчасти от неловкости.

– Что ты затеяла, Сакс?

Поварешка медленно поникла, и улыбка исчезла. Саксони потупилась.

– Я подумала, раз ты весь день был в городе, то, наверное, не ел как следует, со всеми этими разъездами... – Фразу Саксони не закончила, но снова подняла мешалку и сделала ею несколько вялых пассов, будто волшебной палочкой. Возможно, хотела, чтобы та договорила за нее.

– Послушай, да ладно тебе... Это в самом деле очень мило с твоей стороны!

Что я, что она были в полном замешательстве, так что я поспешно ретировался в ванную.

– Томас, ты любишь кэрри?

Уже к середине трапезы мой язык трубил пожарную тревогу громче любой сирены, но я утирал слезы, и кивал, и восторженно жестикулировал вилкой: “...Обожаю!” Наверное, это был наихудший обед в моей жизни. Сначала ее банановый хлеб, теперь это кэрри...