Анджела Картер - Кровавая комната

Хозяин в восторге от выдумки с крысами; но откуда взять самих крыс? Перво-наперво, как они попадут в дом? — спрашивает он.

— Нет ничего проще, сэр. Моя сообщница, смышленая субретка, которая живет среди печной золы, всецело преданная молодой леди и от всего сердца желающая ей счастья, лично разбросает в спальне вышеназванной дуэньи юной особы огромное количество дохлых и умирающих крыс, которых она сама же наловит, и в особенности в спальне самой вышеназванной особы. Это будет сделано завтра утром, как только синьор Панталоне уедет собирать ренту. К счастью, на площади в тот момент случайно окажется крысолов, ищущий работу. Поскольку наша старая карга не выносит ни котов, ни крыс, то миледи ничего не останется, как самой проводить крысолова, которым будете не кто иной, как вы, сэр, и его бесстрашного охотника — то есть меня — в зараженное помещение. Если, сэр, оказавшись в ее спальне, вы не будете знать, что делать, то тут я бессилен вам помочь.

— Держи свои грязные мыслишки при себе, Кот!

Насколько я понимаю, некоторые вещи для юмора священны и неприкосновенны.

На следующий день холодным утром ровно в пять я с удовлетворением наблюдаю собственными глазами, как глупый муженек нашей красотки взбирается на лошадь и неуклюже, словно мешок картошки, едет выбивать долги. А мы уже тут как тут со своей табличкой: «Синьор Фуриозо, гроза крыс»; и когда он показывается в кожаном костюме, позаимствованном у привратника, я сам едва могу его узнать — с фальшивыми-то усами. Он улещивает горничную несколькими поцелуями — бедная, обманутая девушка! любовь не знает стыда, — а потом мы встаем под тем самым запертым ставнями окном, с огромной кучей взятых у нее напрокат мышеловок — неотъемлемым знаком нашей профессии, — на вершине которой со смиренным, но решительным видом непримиримого врага грызунов восседает Кот.

Ждали мы не более четверти часа — но этого хватило, чтобы к нам начали подходить страдающие от нашествия крыс жители Бергамо, которых было не так-то просто отговорить нанимать нас, — и наконец под истошные крики входная дверь распахивается настежь. Старуха в ужасе обвивает руками отпрянувшего от нее Фуриозо; какое счастье, что она его встретила! Но, почуяв меня, она разражается мощным чихом, глаза ее наполняются слезами, а из ее крючковатого носа потоком текут сопли, так что она едва может описать то, что творится в доме — мертвых rattus domesticus в ее постели и все такое; и самое ужасное — в спальне госпожи!

Итак, синьор Фуриозо и его охотничий Кот препровождаются в святая святых богини, о нашем приходе возвещают фанфары в исполнении носа неусыпной надсмотрщицы: а-а-апчхи!! !

На барабанный стук моих каблуков выскакивает наша юная девица, вся свежая и пленительная в своем утреннем просторном халатике, но тут же спохватывается, а старуха, чихая и кашляя, не в состоянии выдавить из себя ничего, кроме:

— Где-то я уже видела этого кота!

— Не может этого быть, — говорит мой хозяин. — Он ведь только вчера пришел вместе со мной из Милана.

Так что ей приходится удовольствоваться этим ответом.

Моя Полосаточка усыпала крысами даже лестницы; в комнате старухи она устроила настоящий мортуарий, а в спальне госпожи оставила несколько крыс в живых. Ибо она, весьма мудро рассудив, не стала убивать всех своих жертв — некоторых она просто покалечила; по турецким коврам прямо на нас ползло огромное черное чудище — действуй, Кот! Могу сказать, что старуха уже дошла до нужной кондиции, то чихая, то вскрикивая, тогда как миледи демонстрирует достойные всяческих похвал собранность и присутствие духа, будучи, насколько я догадываюсь, весьма сообразительной молодой особой, так что она, вероятно, уже раскусила всю нашу затею.

Мой хозяин встает на четвереньки и заглядывает под кровать.

— Господи! — восклицает он. — Да здесь под обоями огромная дыра, за всю мою карьеру я не видел ничего подобного! А в ней кишмя кишат черные крысы, они вот-вот вырвутся наружу! К бою!

Но, несмотря на весь свой ужас, старуха ни за что не хочет оставлять нас с Хозяином одних воевать с крысами; она бросает взгляды на посеребренную щетку для волос и коралловые четки, она причитает, топчется на месте, визгливо вскрикивает и ворчит, пока в этой жуткой кутерьме госпожа наконец не успокаивает ее, говоря:

— Я сама останусь здесь и присмотрю, чтобы синьор Фуриозо не позарился на мои безделушки. Идите и примите для успокоения настойку монастырского бальзама и не возвращайтесь, пока я не позову.

Старуха уходит; красавица мгновенно запирает за ней дверь на ключ и тихо улыбается — шалунья.

Отряхивая пыль с коленей, синьор Фуриозо неторопливо встает; он живо срывает фальшивые усики, ибо никакая шутовская деталь не должна испортить это первое, исступленное свидание двух влюбленных. (Бедняга, как дрожат его руки!)

Поскольку я привык к роскошной наготе моих сородичей, которая не препятствует влюбленным душам проявляться в пушистой плоти, меня всегда немного трогает эта мучительная сдержанность, с которой люди стыдливо колеблются, прежде чем, уступив силе желания, скинуть эти никчемные лохмотья, скрывающие их тела. Так что сначала они оба немного постояли, улыбаясь и как будто говоря: «Как странно встретиться с вами здесь!» — все еще не уверенные в том, что они друг другу по-прежнему желанны. И, может, у меня обман зрения, но в уголке его глаза я увидел слезу! Но кто сделает первый шаг навстречу другому? Ну конечно она; из двух полов именно женщины, я думаю, более тонко прислушиваются к мелодичному зову своего тела. (Ну что за грязные мысли, в самом деле! Неужели она — эта умная, серьезная девушка, стоящая перед тобой в неглиже, может подумать, что ты разыграл весь этот спектакль только ради того, чтобы поцеловать ее руку?) Но вдруг она снова отступает — ах, как ей идет этот яркий румянец! — теперь его очередь сделать два шага вперед в этом эротическом танце.

Только мне бы хотелось, чтоб они танцевали его чуть побыстрее; старуха скоро очухается от своего приступа, и что, если она поймает их с поличным?

И вот дрожащей рукой он дотрагивается до ее груди; ее рука, поначалу нерешительная, все уверенней ложится на его штаны. И внезапно они выходят из своего странного транса; после всех этих глупых прелюдий они набрасываются друг на друга с таким аппетитом, коего я доселе не видывал. В мгновение ока они раздевают друг друга догола, словно в их пальцы вселился вихрь, она падает навзничь на кровать, показывает ему мишень, он прицеливается и попадает прямо в яблочко. Браво! Никогда еще эта старая кровать не тряслась от такого натиска. Слышалось лишь их нежное, приглушенное бормотание: «Я никогда…», «Дорогая…», «Еще…», и т. д. и т. п. Ну какое железное сердце не растает от этого!