Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине

Под вечер они сидели с матерью Стивена в ее гостиной, примыкавшей к просторной спальне. Отдохнув, Джой ощущала теплоту новых семейных уз, охватывающих ее.

Вошла Берта, она принесла извинение от отца и извинилась за себя.

– Простите нас, – сказала она. – Отец принимает сегодня важного посетителя, американского бизнесмена. Я должна буду переводить.

Мать разливала чай. Шарлотта трогательно суетилась поодаль. Ганс разносил чашки. Энн шествовала за ним с сахарницей в руках, а затем уселась на кушетке возле него, и тут маска серьезности впервые спала с его лица.

– Он скорее мой младший сын, нежели внук, – с нежностью сказала мать, коснувшись его рукава своей хрупкой рукой. – В конце войны ему было всего лишь пять лет. У Берты было много работы, и воспитанием Ганса занималась я.

Ее глаза встретились с глазами Стивена. Мать и сын обменялись взглядом, понятным только им одним. Но ни это обстоятельство, ни атмосфера прошлого века, которой был пропитан весь этот чуждый ей быт, не мешали Джой чувствовать себя желанной в их доме.

Наедине с ними мать становилась иной женщиной, совсем не похожей на ту, которая так молчаливо и отчужденно сидела за обеденным столом и позже в гостиной за чашкой кофе.

В их обществе, окруженная заботой и вниманием, она расцветала. Даже голос ее звучал иначе, и слова лились с такой легкостью, словно она спешила расспросить их о многом, а времени не было. Ей не терпелось дождаться вечера, чтобы посмотреть кинофильмы, которые они привезли с собой. И Стивену пришлось доставать проекционный аппарат и затемнять комнату.

Там, на стене, возникал их мир, отдаленный отсюда десятью тысячами миль; комфортабельный современный дом с окнами, обращенными к морю, катившему свои длинные волны с белыми гребешками к побережью Кронулла.

– Мне кажется, что я уже бывала там, – прошептала мать. – Синее небо, золотой песок, эвкалиптовое дерево на лужайке, палящее солнце… И все так, как вы описывали.

– А вот и Патриция! – Как только на экране появилась младшая сестренка, Энн выступила в роли комментатора. На них глядело живое детское личико, и Джой почувствовала прилив нежности.

– А это я с Керли! – воскликнула Энн, увидев себя, бежавшую вприпрыжку со своей собачкой по лужайке среди голубых и розовых гортензий.

– А вот и дедушка с бабушкой!

Джой смотрела на них новыми глазами, как на людей не только другой части света, но и другого времени: непосредственных, жизнерадостных. Перед ней развернулась вся ее жизнь – жизнь простая, спокойная, не отягощенная условностями.

Ганс молча и сосредоточенно следил за происходящим. Позади них Шарлотта бросала восторженные реплики: «Schon!», «Wunderbar!», «Fabelhaft!» [5]

Мать всецело предавалась созерцанию незнакомой жизни, подобно исследователю, изучающему карту страны, перед тем как туда поехать. Время от времени она просила остановить показ фильма и дать объяснения. Вот Стивен марширует с командой Общества спасения на водах. Вот Джой несется с гребня волны на доске. Вот дети играют с молодым кенгуру. Она должна знать все об их жизни. Она переводила взгляд с экрана, где Стивен играл с Энн и Патрицией в волнах прибоя, на Стивена, освещенного проекционным аппаратом, словно желая убедиться в том, что это действительно ее сын. Она внимательно просмотрела заснятые в фильме комнаты их дома, хотела знать, из какого дерева сделана мебель, какого цвета обивка. Она долго рассматривала последние снимки Патриции. (И Стивен по ее просьбе остановил демонстрацию фильма.) С экрана она перевела взгляд на Энн, притянула девочку к себе, словно хотела обнять их обеих.

Исчезла напряженность Стивена, вызванная последними неделями путешествия из Коломбо. Он снова был самим собою, Стивеном, которого Джой знала дома и который наконец обрел самого себя. И Джой почувствовала, что ее сердце бьется в унисон с сердцем матери Стивена.

Киносеанс закончился показом художественных кадров, которые он сделал для собственного удовольствия.

– Для любителя Стивен и в самом деле хороший оператор, – с гордостью сказала Джой. – Он только злоупотребляет «эффектами», из-за них нас не видно на снимках!

– Да! – сказала мать. – Таким он был в детстве. Когда он поехал с дедушкой в Мюнхен для поправки после перенесенного ревматизма, я подарила ему фотоаппарат. Он просто-таки изощрялся в снимках, кажется, их называли «трюками», и мы были уверены, что в нашей семье подрастает будущий кинооператор.

– Ты никогда не рассказывал мне об этом, Стивен, – укоризненно сказала Джой, не желавшая упустить ни малейшего события из его детства.

– Я об этом совсем забыл, – вспыхнув, смущенно ответил он.

– Что в этом удивительного, – сказала мать. – В Австралии произошло столько замечательных событий, не мудрено, что он забыл свое прошлое.

И она, положив руку на его колено и слегка пожав его, улыбнулась сыну своими любящими глазами. Но румянец уже сбежал с лица Стивена. Он опустил глаза на ковер, и морщина снова прорезала его лоб.

Мать вопросительно взглянула на Ганса. Он встал.

– Хочешь посмотреть котят, Энн? – шепнула она. Энн с восторгом отнеслась к этому предложению и вышла с Гансом из комнаты.

– А теперь, – сказала мать, – я хочу передать вам нечто такое, чего я никогда не могла бы доверить почте.

Одна ее рука покоилась на плече Джой, другой она держала Стивена под руку.

Они вошли в ее просторную спальню с балконом, выходящим в сад.

– Открою вам тайну, но прошу вас, никому об этом ни слова. – Она отодвинула в сторону висевшую на стене картину, за которой скрывалась дверка небольшого сейфа.

Джой с интересом наблюдала.

– Мне кажется, – сказала она, – будто я участвую в киносъемке какого-то исторического фильма!

– Мне и самой от этого не по себе, – заметила мать. – Этот сейф установил отец моего мужа еще задолго до того, как я поселилась в этом доме. Но сейф современной конструкции. Меня пугает мысль, что может настать время, когда мне понадобится срочно вынуть что-нибудь отсюда, а я забуду шифр.

Она открыла дверцу сейфа и, вынув серебряный ларец для драгоценностей, поставила его на стол. Ларец был с резьбой тончайшей работы и усыпан бирюзой. Джой пришла в восхищение от подлинного произведения искусства.

– Старинная вещь, – сказала мать. – Ларец вывезен прадедом, Стивена из Запретного Города при разгроме Пекина во время боксерского восстания, но мне приятнее вспоминать о его подлинном происхождении.

Открыв ларец, она вынула массивное кольцо с печаткой и протянула его Стивену. – Перед смертью твой дед завещал тебе это кольцо. Носи его и помни о своем дедушке. Он был достойный человек.

Стивен взял кольцо и надел его на палец.