Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине

«Бедный Хорст, – подумала она, – мать всю свою любовь отдала Стивену и Гансу».

Если оно так и было, Хорст этого не почувствовал; он вышел из комнаты, исполненный обычной уверенности в самого себя и в тот мир, в котором он жил.

Холодный ночной воздух ударил Джой в лицо, когда они вышли из переполненного театра, где она весь спектакль просидела как зачарованная. Шла в превосходной постановке пьеса «Дневник Анны Франк». Какой-то момент Джой была не в состоянии говорить от охвативших ее чувств, и в ответ на вопрос Ганса она молча покачала головой. Слова застревали у нее в горле.

– Нет! Как можно после такого спектакля ужинать в ресторане? Поедем домой.

Они пошли к стоянке машин вслед за группой девушек и юношей в возрасте Ганса, о чем-то громко разговаривавших.

– Они говорят о пьесе, – сказал Ганс. – Многие из них впервые сталкиваются с этой стороной нашей истории.

Они прошли мимо ярко освещенного бара, где перед стойкой на высоких табуретах сидели молодые девушки в пышных, выше колен юбках-колокольчиках и молодые люди в брючках, узеньких, как водосточные трубы, в пестрых американских рубахах и джемперах стояли рядом, положив голову на их колени. Они слушали удары тарелок, бой барабанов, завывание дудок военного марша, звучавшего весьма странно в данной обстановке.

– Помнишь, Стивен? – спросил Ганс.

– Да, Баденвайлерский марш. – Стивен демонстративно сплюнул в канаву. – Любимый марш Гитлера.

Джой шла молча; мыслями она была в театре, она не слышала марша, не видела в дверях бара замершей в объятиях парочки.

А впереди них маячили две кричаще разодетые девицы. При свете фонарей светлые волосы, зачесанные кверху, создавали над их головами золотой ореол.

Они звонко засмеялись, когда к ним подошли двое американских солдат, и вся четверка зашагала через улицу к отелю, над вывеской которого красовалась выведенная огромными неоновыми буквами надпись: «Добро пожаловать!». Инстинктивно она взяла Стивена под руку, когда два парня, спотыкаясь, вышли из Bierstube [9], но мыслями она все еще была с Анной Франк на чердаке Амстердама.

Уже подойдя к машине, Ганс сокрушенно сказал:

– Не надо было мне водить вас на этот спектакль. Я не думал, что вы так расстроитесь.

– Не волнуйся, Джой любит пустить слезу.

Слова Стивена задели Джой. Стало быть, Стивен все еще под впечатлением их глупой размолвки из-за Хорста, происшедшей перед выходом из дома. Но все же Джой не стерпела:

– Неужели найдется хоть один человек, у которого не дрогнет сердце от этой пьесы?

– Найдется, и таких людей гораздо больше, чем вы думаете. – Ганс посмотрел на Джой, как бы желая сказать еще что-то, но не решился и переключил все свое внимание на машину.

– Мне хотелось бы показать вам эту пьесу в Восточном Берлине, чтобы вы могли сравнить обе постановки, – предложил он, уже сидя в машине.

– В Восточном Берлине? – Джой недоуменно посмотрела на него. – Неужели вы ездите в Восточную зону?

– Не менее двух раз в неделю, – сухо ответил Ганс. – Кто интересуется театром, тот не пропустит ни одной постановки пьес Бертольта Брехта; там идут многие пьесы на таком же высоком уровне. Пьеса «Дневник Анны Франк» в Камерном театре поставлена лучше, чем у нас. Если вы пожелаете посмотреть, скажите, я достану билеты.

– Ни за что на свете! Неужели есть люди, которые туда ездят?

– И еще сколько! Стоит моим друзьям узнать, что я заказываю ложу на «Берлинер ансамбль», они прямо-таки осаждают меня просьбами.

– Но что сказала бы ваша мама, если бы она узнала?

– Мама знает. Дядя Хорст тоже знает. Все знают. Но они считают мои театральные увлечения полезным камуфляжем для более секретной работы.

– Что это за работа?

– Моя дорогая жена, это личное дело Ганса, – вмешался Стивен.

Раздраженная его тоном, Джой ядовито ответила:

– А ты, мой дорогой муж, заболеваешь шпиономанией. Стивен пожал плечами.

– Все же я не позволю, чтобы твои недомолвки испортили мне нынешний вечер, – сказала со вздохом Джой. – Это страшная и все же прекрасная пьеса. Хотела бы я знать, как чувствуют себя сегодня люди, виновные во всех этих ужасах?

– Превосходно! – Словно сорвалось с уст Ганса, как будто упала льдинка.

Джой показалось, что либо он не понял ее вопроса, либо она ослышалась. В полном изумлении она взглянула ему в лицо, слабо освещенное светом приборной доски.

– Что вы сказали?

– Сказал то, что думаю: превосходно. В прошлый год, когда я был в Вуппертале, афиши с объявлением спектакля «Дневник Анны Франк» были испачканы надписями: «Еще мало евреев было отравлено газом».

– Ну, Ганс, ведь это всего лишь выходки маньяков! Посмотрите, какие колоссальные суммы выдаются сейчас бывшим беженцам.

– Кто вам об этом сказал, мать или дядя Хорст?

– И тот и другой.

– А они не говорили, как обстоит дело с бывшими нацистами?

– Говорили вскользь; но ведь всем известно, что нацисты – военные преступники казнены, а прочие денацифицированы.

– А вы знаете, что наш министр иностранных дел, ближайший советник канцлера, был во времена Гитлера уполномоченным по еврейскому вопросу?

– Но его, должно быть, тоже денацифицировали? – не унималась Джой.

– Вы так думаете? – Ганс бросил насмешливый взгляд на Стивена, который смотрел вдаль, словно не слыша их разговора.

– А что скажешь ты, Стивен?

– Дорогая Джой, что касается всего, связанного с Германией, мы с Гансом преклоняемся перед твоими глубочайшими познаниями.

В его голосе было столько иронии, что Джой передернуло.

– Твоя ирония неуместна.

– А как же я должен говорить, когда речь идет о политике? Я знаю тебя десять лет и ни разу не видел, чтобы в газетах тебя интересовало что-то, кроме заметок о музыке, литературной странички или дамских мод.

Джой едва сдерживалась, чтобы не вспылить.

– Может быть, – продолжал Ганс, – вы когда-нибудь захотите поехать со мной посмотреть один фильм, который часто демонстрируют в кинотеатре УФА. В нем достаточно объективно показана история нашей страны начиная с последней войны.

– Благодарю. Но если это какой-нибудь документальный политический фильм, меня это не интересует.

Стивен опять пожал плечами.

У перекрестка Шарлоттенбург мимо них промаршировала процессия с факелами, полыхавшими, как знамена на ветру.

– Что это? – спросила Джой.

– Fackelzug.

Раздосадованная молчанием Стивена, она спросила:

– Ганс, что такое Fackelzug?

– Факельное шествие. Сегодня ночью они проводятся во всей Германии.

– Религиозная процессия?

– Навряд ли. Это процессия в знак протеста против призыва на военную службу.

– А кто они?

– Участники боев под Сталинградом, оставшиеся в живых. Люди, рожденные в тысяча девятьсот двадцать втором году.