Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине

Берта переводила слова отца, отвернувшись от него, но в ее голосе слышались интонации его тяжеловесной, неторопливой речи.

– Все знают, что Артур Шонхаузер был заключен в Дахау за то, что посягнул на честь германского рейха.

– Полноте, Берта! Неужели вы принимаете меня за младенца? Не бойтесь за меня. Я, как и большинство людей, знаю, что творилось в Дахау и в прочих подобных местах.

Берта презрительно посмотрела на нее.

– Если у него руки и действительно изуродованы, то по его собственной вине.

– Не он ли сам их изуродовал? – съязвила Джой.

– Возможно. Это международная еврейская ассоциация распространяла различные клеветнические слухи о лагерях, куда мы были вынуждены заточить евреев и коммунистов ради безопасности страны.

Отец проворчал: «Widerlicher Judenlummel».

– Что он сказал? – воинственно задала вопрос Джой.

Берта молча взяла нож и вилку, как бы прекращая разговор. Стивен не поднимал глаз от тарелки.

Усмехнувшись, Ганс проговорил:

– Гнусное еврейское отребье, пожалуй, это будет наиболее точный перевод, не так ли?

– Ганс! – прикрикнула на него Берта.

Он посмотрел на нее невинными глазами:

– Мама, ты же сама просила меня помочь Джой в немецком.

Джой торжествующе посмотрела на Берту.

– Профессор не еврей!

– Стало быть, коммунист.

Бокал матери ударился о тарелку, опрокинулся, и вино пролилось ей на колени.

Ганс и Стивен подскочили, чтобы вытереть платье салфетками.

– О боже, что я натворила! – воскликнула она. – Придется переменить платье, оно насквозь промокло. Боюсь, что будет испорчено. – Она умоляюще посмотрела на Джой. – Дорогая, проводите меня наверх и помогите переодеться. Прошу всех извинить меня.

Рука об руку свекровь и невестка вышли из столовой и медленно стали подниматься по лестнице наверх. Позади них слышалось непрерывное бормотание отца, напоминавшее бормотание священника, читающего псалмы.

На другое утро место матери за завтраком было не занято.

– Отец сказал, что она плохо спала, – объяснила Берта. – Ничего серьезного, но не нужно забывать, что у матери слабое здоровье и ее нельзя утомлять.

Она бросила укоризненный взгляд на Джой и Эни, которая, ничего не подозревая, показывала Хорсту, как подаренная им кукла говорит «ма-ма» по-английски.

– Оставь куклу в покое, дорогая, – сказала Джой, поймав взгляд Берты, и, взяв у девочки огромную красавицу блондинку, посадила на стул позади дочери.

– Простите меня, я должен спешить, – сказал Хорст с обольстительной улыбкой в сторону Джой. – Сегодня утром приезжает мой близкий друг, один американский полковник, и я должен встретить его.

Он встал из-за стола прежде, чем отец успел позавтракать. Энн, вцепившись в него, объяснила, что кукла названа Патти в честь ее сестренки.

Наконец отец поднялся и вышел из столовой. Джой хотела последовать его примеру, но Берта остановила ее.

– Обождите минутку, Джой, мне нужно поговорить с вами, но прежде я распоряжусь по хозяйству.

Джой, чувствуя себя провинившейся школьницей, нетерпеливо ждала, пока Берта созывала девушек, на лицах которых появилось испуганное выражение еще до того, как она с ними заговорила.

Когда девушки разошлись, Джой, все еще находившаяся под впечатлением вчерашних неприятных разговоров, спросила:

– Почему такая суматоха? В доме ведь все идет как по маслу.

Берта поджала уголки своего полного рта.

– Разве вы не понимаете, – высокомерно сказала она, – что Хорст не только старший сын. Он очень важная персона; полковник Кэри тоже очень важная персона.

– Пусть так, но почему эти бедные девушки должны вертеться, как белки в колесе, ведь они и без того прекрасно справляются со своими обязанностями?

– Вы не привыкли обращаться со слугами, – ответила Берта. – Если не ходить за ними по пятам, они разбалуются и будут пренебрегать своими обязанностями.

– Представить не могу, чтобы Шарлотта пренебрегала своими обязанностями. Она могла бы сохранить свою энергию. Пожалуйста, скажите ей, чтобы она не ждала нас, если мы когда-нибудь задержимся допоздна.

– В этом ее прямая обязанность.

– Но это же смешно! Если нам что-нибудь понадобится, я прекрасно обойдусь и без ее помощи.

– У нас это не принято. Притом, у Шарлотты это вошло в привычку. Она служит у нас сорок лет.

– Придется, стало быть, ужинать в ресторане. Не могу допустить, чтобы пожилая женщина, которая годится мне в бабушки, не спала до полуночи, ожидая нас.

– Считаю спор бесполезным, – вспыхнув, сухо сказала Берта.

– Мы по-разному смотрим на вещи. Я вас прошу об одном: не разлагайте, пожалуйста, девушек подобными рассуждениями. Слуги у нас и так уже достаточно развращены свободными нравами, занесенными американками.

– Это ваш дом.

– Вернее, дом моего отца. И еще попрошу вас, не становитесь, пожалуйста, на равную ногу с прислугой.

– На равную ногу? Что это значит?

– Вы обращаетесь с прислугой, как будто между вами нет различия.

– По-моему, кроме языка, различия между нами нет. И для меня это единственная возможность практиковаться в немецком языке.

– У вас в Австралии странные взгляды на вещи.

– Взгляды в духе нашей страны.

– Вы испортили наших горничных. После вашего приезда Эльза и Грета потребовали повышения жалованья.

– Вполне естественно. Ведь им приходится обслуживать еще нас троих. Мы охотно заплатим им за себя.

– Это было бы оскорбительно для нас. Вопрос не в деньгах, а в принципе. Две приходящие девушки уже и без того получают двести пятьдесят марок в месяц, не считая питания.

– При здешних ценах это жалованье не так уж велико.

– Доведись вам управлять таким домом, как наш, вы поняли бы наши трудности и отнеслись бы к нам более внимательно.

– К счастью, мне никогда не придется управлять таким домом. А сейчас я вас прошу об одном: облегчите работу горничных, и пусть Шарлотта не засиживается по ночам в ожидании нас. Если я буду вам нужна сегодня, скажите, я с удовольствием помогу. И это все, что вы хотели мне сказать?

– Нет, не все! Полковник Кэри прогостит у нас несколько дней. Для Энн не будет места за столом. Я дала указание Шарлотте покормить ее в детской.

– Энн не захочет. Она привыкла сидеть за столом с нами. Неужели не найдется для нее лишнего стула? Посадите ее между нами. Я думаю, Стивен не будет возражать. Ведь за столом может разместиться целая дюжина гостей!

– Дело не в том, будет или нет возражать Штефан, и не в размерах стола. Сажать детей с взрослыми у нас не принято. Ганс до двенадцати лет не обедал с нами. А когда мы были детьми, нас еще и в более позднем возрасте кормили отдельно.

– Дорогая Берта, все это отошло в область предания. С тех пор обычаи изменились.