Леонид Леонов - Пирамида. Т.1

— Нет, почему же, можно и про дождик... но в присутствии женщины, если хоть капельку приятна вам, лучше думать о чем-нибудь другом.

В его глазах отразилось усилие постичь проблему:

— Ну, о чем, например?

— Скажем, о счастье... впрочем, давайте оставим наш разговор. Право же, с некоторых пор вы задаете мне непосильные философские вопросы... Ступайте же куда-нибудь, я устала с вами.

В сущности, до Дымкова ни одному из них не предлагалась такая легкая победа, вообще никому. Юлии не доводилось ни разу выступать в унизительной роли совратительницы, вообще никогда. Вместе с тем было глупо обижаться на неопытную, тем и приманчивую невинность, что все впереди предназначается для тебя одной. Временами бесившая вначале затяжка событий начинала пугать ее. Почему в самом деле даже теперь, после уже состоявшихся тогда и, главное, благосклонно принятых, поистине царственных даров не предъявляются мужские счета к оплате?.. Совпало, друзья как-то забыли ее в ту зиму, в том числе и закатившийся на дальневосточные съемки Сорокин, неизменно тоном шутливого поклонения напоминавший о себе хотя бы по телефону: слишком привыкла, чтобы каждый из зачисленных в свиту без напоминанья знал свои постоянные при ней — долг, час и место. Вдруг поймала себя однажды, что не пропускает случая мельком, испытующе взглянуть на себя в стекле уличных витрин, в чашке кофе, даже в кривом трамвайном никеле. Шарящий луч догадки высветил в памяти непонятный вначале, перед его последним отъездом и в связи с дальнейшей отсрочкой обещанных студийных проб, сорокинский намек, что к великому прискорбию не так легко сменить легкие покрывала Саломеи на дефицитные в социалистической кинематографии пурпур и виссон царицы Савской. Юлии было всего двадцать семь, когда она впервые испугалась за уходящую молодость. Именно Дымков по вопиющей неопытности своей больше всех прочих годился для пробы, проверки ее сомнений.

В начале знакомства с Дымковым Юлия увидела в нем всего лишь даровитого манипулятора и, не исключалось, даже восходящую звезду иллюзионного жанра, при этом, как нередко бывает с начинающими гениями, фигуру забавную, угловатую и несколько утомительную в смысле однообразия приемов, которыми ее спутник старался прикрыть свою вопиющую провинциальность. И верно, оставшись с нарядной дамой наедине и, видимо, страдая от неспособности к изысканной речи пополам с хохмами высшего интеллектуального разряда, он то и дело пытался развлекать ее фортелями балаганной магии, причем от некоторых почему-то приятно-холодящие мурашки бежали по спине. Но в том-то и заключалось важнейшее психологическое свойство крайнего скепсиса, нередко достигающего тех же открытий с обратного конца, что на Юлию произвели впечатленье не каскадно, у ней на глазах, совершенные Дымковым акты подлинного чудотворенья или шутливая легкость проявленного им тогда дикого и в земных условиях даже небезопасного могущества, но именно заправдашний, получасом позже повергший его наземь припадок страха на грани смертного ужаса, в самозащиту от неведомого ей виденья выкинутые вперед руки и совершенно птичье, с перекошенных губ сорвавшееся бормотанье, ей самой передавшаяся неподдельная дрожь, а главное, обнаружившееся затем, по счастью, временное бессилие просто вернуть себе утраченное благообразие хотя бы в степени обязательной для дневного появления в городе, к тому же за всю дорогу домой не было произнесено ни слова... Вот что убедило Юлию в его действительной принадлежности к тем, за кого себя выдавал, чем, кстати, подтверждалось наличие сокровенных тайн в мнимой пустоте за пределами воображенья. В приоткрывшийся странный мир Юлия вступила робко, не смея коснуться мыслью одновременно манящей издалека и холодом зияющей неизвестности, когда же врожденный практицизм навел ее на поиск наиболее рационального применения находки, а по слухам высшее удовлетворенье на уровне полусчастья достигается вложением жизни своей в некий общечеловеческий подвиг, оплачиваемый затем в потомках посмертной славой, святостью и сытостью, то за отсутствием других средств она и выбрала себе самый доступный женщинам путь скорбного материнства. К слову, день ото дня и под воздействием поистине царственных подарков все возраставшее доверие Юлии к небесной сущности Дымкова никогда не переходило в религиозное поклонение ему, скорее наоборот, потому что именно ей приходилось усердно и без особого успеха обучать ангела правилам хорошего тона, без чего тяготилась появиться с ним в своей ревнивой, недоброй и насмешливой среде. Однако время шло, и Юлия с незнакомым дотоле волнением примеряла на себя доставшуюся ей роль библейской прабабки поколений, а ее партнер медлил почему-то, не догадывался о возложенных на него ожиданиях.

В ход были пущены все интеллектуальные чары женского обольщения вроде заинтересованной внимательности, молчаливого и восторженного восхищения, мимолетной заботливости, — нехватка артистических способностей возмещалась притворством, почти жгучей, к тому времени, ненавистью. Ничто не достигало цели, даже с прозреньем иногда применяемые, наводящего легкомыслия вопросы, так сказать, приглашение к самовольным поступкам сильнейшей стороны. Оставались в запасе самой природой придуманные, грубые приемы безотказного действия — тактика ускользания, автоматически умножающая натиск противника за счет охотничьей ярости преследования, — наконец наиболее верное, потому что с мольбой о пощаде, сопротивленье перепуганной девственности, пробуждающей еще более темные инстинкты. Несмотря на безвыходность положения, Юлии претила перспектива — с ее именем и внешностью стать наставницей греха при безусом юнце... Кроме того, в обоих случаях требовалась хоть малая инициатива противной стороны, чего как раз не наблюдалось. Единственное действие предпринятых мер сказалось в том, что Дымков под конец стал болезненно переживать хоть и не доступную его пониманью, даже вслух не называемую, настолько тяжкую вину, что по неимению интимных друзей и кабы удалось урвать свободную минутку, готов был отправиться к Дуне за советом.

К чести его, ангел всемерно, но преимущественно материальными способами стремился загладить нанесенную женщине обиду, и тогда как бы во исполнение некой магнитной тяги у него прорывались попытки тронуть, нажать, скользнуть прикосновеньем, также другие обнадеживающие приметы, к сожалению, без дальнейшего развития. Значит, пускай медлительно, как все у них там, развязка созревала в этом долговязом мастеровом волшебных дел, божественная раскачка, и надо терпеливо ждать, пока не разразится однажды во весь мах нездешних страстей, с самыми разрушительными последствиями — от порчи ценных вещей до какой-то кровавой и желанной боли, обязательной при посвященье в разряд надмирных богинь, мифических владычиц в ранге светил небесных. Наверно, это будет как торнадо, где небо в жгут свивается с землей, и потом шествует неведомо куда, шатаясь, ликуя, визжа и под непременным эскортом молний. Если только не обманывает, гадкий босяк, если сжалившееся над ее трагическим девичеством Провидение действительно выделяет ей такого жениха. Юлии хотелось продлить ожидание, по возможности отсрочить самое накрытие волной, намеренно притормозить процесс, чем только и можно оправдать оскорбительное запозданье, испытать пресловутую стадию мления, в чем, по отзывам бабушек и поэтов, заключается самая сласть любви. Стала проявлять холодок в обращении с Дымковым, губы красить перестала, что для нее означало непричесанность, почти неопрятность, глухие до ворота платья завела. Подобную грозу, раз в жизни, полагалось встречать не в тугой, золотом накрахмаленной парче, а в крестьянской рединке без капризов и причуд, в нищенской дерюжке даже, чтобы сразу, всю до костей прохватило ливнем и пламенем, а предназначенное ей одной без задержки пролилось бы вглубь, в сокровенное лонце души. Задолго до той катастрофической развязки, по оценкам лестничных соседок, Юлия если и не подурнела, то как-то изнутри осунулась, стала даже горбиться слегка.