Евгений Лапутин - Студия сна, или Стихи по-японски

– Вы чудовище, – прошептал д’Анджелло, – вы имеете в виду все эти детские страшные болезни. Это что? Корь, скарлатина, коклюш, ветрянка? Нет, батенька, берите выше, это – смерть! Вы это, вы это мне предлагаете?! Или просто бесследное исчезновение. Ведь вы даже не представляете то бесконечное счастье, когда вдруг понимаешь, что реальность надломилась надвое, и по бокам нежной трещинки значатся два неизлечимо неотличимых образа. А вы предлагаете один из этих образов просто изъять. Вы разве не понимаете, что и вся реальность уменьшится от этого ровно вдвое. Всего сразу же станет меньше: вас, меня, этих деревьев за окнами. Словно иллюстрируя это, пространство вокруг несущейся машины заметно полысело: лес по бокам сменился полем.

– Они спокойно ложатся спать, – возбужденно продолжал д’Анджелло, – ложатся спать так, как привыкли, в одной кроватке, с одним на двоих сновидением, даже во сне оберегая и защищая друг друга. А утром, когда, кажется, всего вдосталь: солнца, свежего воздуха, завтрака – вдруг одной из них нет! Видишь ли, Роза, видишь ли, Лилия (я еще не знаю, кого из них вы хотите принудить к исчезновению), тебе лишь казалось, что ты была не одна. Все, сказка закончилась, ты в одиночестве, и теперь пожизненно будешь пребывать в таком состоянии!

Он не мог остановиться, он шипел, когда попадались звуки шипящие, и рычал, когда говорил про радость.

– В р-р-радости, – бесновался он, – в радости будучи уличенным, я ее же, эту радость, должен теперь добровольно отдать?! Нет, лучше уж, лучше уж… – потоки слюнотечения, спазмы, ледяная корка на сердце помешали закончить начатое предложение, а тут и слезы подоспели, вслед за которыми дорога потеряла четкость в очертаниях, хотя оставалась такой же прямой.

– Господь с вами, синьор д’Анджелло, не кипятитесь же так, – дружелюбно возразила Леонида Леонидовна, – я и в помыслах не имела ничего из подобных ужасов. Я просто предлагаю переодеть одну из девочек в мальчика. Ведь никто не ищет беглеца с разнополыми детьми.

Д’Анджелло разом успокоился, разум д’Анджелло успокоился.

– Мне стыдно, но мне это в голову не приходило, – сказал он, – а как все просто. Просто в этой жизни все бывает просто.

– Вы не случайно воспользовались одним словом для определения разных понятий, – сказала Леонида Леонидовна, – нечто похожее можно проделать и с девочками. Я имею в виду их схожесть, но одеты они будут по-разному.

Девочек пришлось будить, и проснулись они одновременно, с одинаковой неохотой.

– Как бы вам объяснить, – сказал им д’Анджелло. – За время вашего сна моя супруга лишилась права голоса, то есть возможности голоса, то есть точнее, благодаря какому-то неведомому недугу, она перестала произносить слова. Да и слышимость ее приближается к нулевой. Все, что она умеет, это незаметно поговорить сама с собой. Все же свои нехитрые пожелания она будет выражать с помощью жестов, и наша с вами задача по возможности верно угадывать значение каждого из них. Но что-то случилось и еще. Об этом труднее и многословнее, нужно, чтобы каждое слово точно закатилось в лунку своего смысла.

Но оказалось все быстро и лаконично; девочки с радостью восприняли необходимость переодеться в одежду для мальчиков, но после спора, не желая уступать друг другу, хором сообщили д’Анджелло о единственной возможности подобной метаморфозы.

– Что ж, это тоже неплохо, хотя несколько отличается от первоначальной задумки, – сказал он и согласился с тем, что в мальчиков переоденутся они обе.

Не желая разоблачать Леониду Леонидовну перед сестрами, он написал ей в записной книжке их требование, и она согласно помычала в ответ.

Чтобы языкастые продавщицы того магазина, где они остановились, не сообщили всех подробностей этого визита их преследователям, которые, высунув язык, уже, должно быть, неслись по пятам, внутрь решили заходить порознь, оставив бесполезную Леониду Леонидовну в машине. Но прежде чем купить, надо было решить. Но решения не было, они даже не обсудили ничего толком; девочки – от азарта побыстрее начать новую игру, д’Анджелло – от страха, что погоня окажется проворной настолько, что они не успеют воспользоваться мудрым советом Леониды Леонидовны.

Бродя по большому магазину, они на расстоянии обменивались взглядами, и зеркала, расставленные там и сям, храбро подглядывали за ними. Обратившись за советом к продавщице, которая то ли спала, то ли умиротворенно агонировала, д’Анджелло лишь запутался еще больше, и опасность купить одежду для карликов вместо одежды для мальчиков отнюдь не исчезла, а лишь усилилась от туманного ответа спящей собеседницы, которая, продолжая спать стоя, повернулась на другой бок.

Заодно можно было бы обновить и себя. О моде и фасоне речь, конечно же, не шла. Главным было среди вороха одежды, по-муравьиному перетащенном в примерочную кабинку, не остановиться на дезабилье, что в целом д’Анджелло удалось, и, театральным движением раздвинув занавески, он вышел наружу полностью переоблаченным, хотя новые брюки были коротковаты, а пиджак уж очень нарочито перекликался с цветом носков, которых – и это тоже было достижением, учитывая общую рассеянность и растерянность его в этой ситуации, – было ровно два.

Девочки тоже время зря не теряли и со своей стороны как могли порадовали д’Анджелло, переодевшись во все мальчиковое и даже спрятав длинные волосы под спортивные кепки с длинными козырьками.

Равнодушная кассирша не заметила подмены, хотя час назад вместо этих выходивших покупателей входили несколько другие, но на фоне правильного оформления покупки, а именно беспрекословного вручения требуемой суммы и вежливого принятия сдачи, эти мелочи казались совсем несущественными.

Леониды Леонидовны в машине не оказалось. Заскучав в одиночестве здесь, она выбралась наружу и жестом заказала себе чашку кофе в маленьком уличном кафе рядом с магазином. Чашка кофе сменилась другой, затем – третьей, вдогонку за коей несколько неожиданно подоспел толстый сэндвич, который снова пришлось запивать, но на этот раз чаем.

Приближаясь к ней со стороны затылка, которая к тому же была и подветренной, они никак не обнаруживали себя и любовались тем, как внимательно Леонида Леонидовна следит за трапезой двух настоящих глухонемых, будто специально, с обучающей целью, севших напротив нее. Покончив с супом, глухонемые обменялись несколькими быстрыми жестами, которые вызвали у них зубастый неслышный смешок. Потом они принялись за спагетти, и единственные звуки при этом – позвякивание вилок – казались лишь тайной условностью, к тому же не замечаемой самими едоками. Съев спагетти, глухонемые опять поговорили, и один из них, после длинного монолога, даже поцеловал свои хорошо потрудившиеся пальцы.