Марио Льоса - Тетушка Хулия и писака

Мы были близки к своей цели лишь в Пуэбло-Нуэво. Алькальд, внимательно выслушав нас, согласился и сказал, что регистрация брака, минуя обязательное объявление в газете, обойдется нам в пятьдесят фунтов [64] Фунт – перуанская золотая монета в десять солей. . Он не придал никакого значения моему возрасту и делал вид, будто верит, что совершеннолетними сейчас признают в восемнадцать, а не в двадцать один год. Мы уже уселись за доской, установленной на двух бочках и заменявшей письменный стол (помещение представляло глинобитную лачугу, сквозь дырявую крышу которой виднелось небо), когда алькальд принялся по буквам разбирать наши документы. Его насторожило, что тетушка Хулия – боливийка. Как мы ни убеждали его, говоря, что это не препятствие, что иностранцы тоже могут вступать в брак, и даже предлагали большие деньги – ничего не помогло. «Не хочу я связываться, – повторял алькальд, – раз сеньорита боливийка, дело осложняется».

В Чинчу мы вернулись около трех часов пополудни, едва живые от зноя, пыли и неудач. При въезде в город тетушка Хулия расплакалась. Я обнимал ее, утешал, шепча на ухо, что люблю ее и мы поженимся, даже если для этого придется объехать все поселки Перу.

– Дело не в том, что мы не можем пожениться, – отвечала она, роняя крупные слезы и силясь улыбнуться, – а во всей этой нелепице.

В гостинице мы попросили водителя такси заехать за нами через час, чтобы отправиться в Гросио-Прадо, – может быть, его кум уже вернулся.

Никто из нас четверых не хотел есть, так что весь свой обед – бутерброды с сыром и бутылку кока-колы – мы поглотили прямо у стойки. Вместо того чтобы присоединиться к друзьям в столовой, мы пошли к себе и тут же заснули. Снились кошмары. Когда мы рассказали друг другу о наших сновидениях, оказалось – обоим снились родственники, и тетушка Хулия засмеялась, когда я признался, что во сне пережил одну из трагедий Педро Камачо.

Нас разбудил стук в дверь. Было темно, сквозь оконце едва проникал свет уличного фонаря. Я прокричал: «Сейчас!» Еще окончательно не придя в себя, встряхнул головой, чтобы отогнать сон, потом зажег спичку и посмотрел на часы. Было семь вечера. Я почувствовал себя опустошенным: еще один день потерян, и самой ужасное – у меня уже истощились средства на поиски алькальдов. Я ощупью направился к двери, полуоткрыл ее и уже собирался отругать Хавьера, что не разбудил меня, когда увидел, как он улыбается во весь рот.

– Все готово, Варгитас, – объявил он, надуваясь от гордости как индюк. – Алькальд из Гросио-Прадо уже готовит регистрацию и акт о браке. Хватит грешить, поторапливайтесь. Мы ждем в такси.

Он хлопнул дверью и ушел, беззаботно смеясь. Тетушка Хулия привстала на постели, протирая глаза. В сумраке я догадывался: выражение лица у нее сейчас удивленное и слегка недоверчивое.

– Этому шоферу я посвящу свою первую книгу, – говорил я, пока мы одевались.

– Не труби победу, – улыбалась тетушка Хулия. – Я не поверю, даже увидев свидетельство о браке.

Мы поспешно вышли. В столовой, где за пивом собралось уже много мужчин, кто-то сделал тонкий комплимент тетушке Хулии, что очень развеселило присутствующих. Паскуаль и Хавьер уже сидели в такси, но машина была не та, что утром, и водитель другой.

– Он хотел нас облапошить и получить вдвойне, пользуясь обстоятельствами, – объяснил Паскуаль. – Так что мы послали его куда следует и с Божьей помощью наняли другого шофера.

Я встревожился, опасаясь, как бы смена водителя опять не провалила наше предприятие. Но Хавьер всех успокоил и рассказал как забавное приключение, что, решив дать нам возможность «отдохнуть» и освободить тетушку Хулию от лишних переживаний в случае отказа, они после обеда отправились хлопотать в Гросио-Прадо самостоятельно уже с этим шофером.

– Умнейший метис, таких мужчин можно встретить только на земле Чинчи, – говорил Паскуаль. – Тебе придется отблагодарить Мельчориту и присоединиться к процессии в ее честь.

Алькальд в Гросио-Прадо спокойно выслушал объяснения Хавьера, неторопливо прочел все документы, поразмышлял порядочное время, после чего изложил свои условия: тысячу солей, но при условии, что в моем свидетельстве о рождении шестерка будет исправлена на тройку, будто я родился на три года раньше действительного.

– Вот мудрость простолюдина, – повторял Хавьер. – Ты убедишься, мы деградирующий класс. Нам такое и в голову не пришло, а простой деревенский человек со своей смекалкой тут же сообразил. Все в порядке: ты уже совершеннолетний.

Там же, в муниципалитете, алькальд вместе с Хавьером от руки исправили цифру шесть на три, причем представитель власти заявил: не важно, что чернила разные, была бы суть ясна. Мы приехали в Гросио-Прадо около восьми часов вечера. Была звездная ночь, теплая и тихая, во всех домишках и лачугах мигали фитильки коптилок. Одна из хижин освещена поярче: сквозь кусты мерцали свечи. Паскуаль, перекрестившись, сообщил нам: это часовня, где в свое время жила благочестивая Мельчорита.

Алькальд уже заканчивал заносить акт в толстенный фолиант с черным переплетом. Пол в единственной комнате муниципалитета был земляным, его недавно освежили водой, и от земли исходило влажное дыхание. На столе стояли три зажженные свечи, и в их тусклом свете на побеленных стенах можно было разглядеть национальный флаг, пришпиленный кнопками, и портретик президента республики. Алькальду было лет пятьдесят – человек толстый и флегматичный, он писал медленно, после каждой фразы обмакивая ручку с пером в узкогорлую чернильницу. Он с каким-то похоронным видом приветствовал меня и тетушку Хулию. Я подсчитал, что при его темпах понадобится более часа, чтобы составить акт. Закончив наконец писать и не двигаясь с места, алькальд произнес:

– Нужны двое свидетелей.

Паскуаль и Хавьер шагнули вперед, но алькальд согласился лишь с кандидатурой первого, ибо второй был еще несовершеннолетним. Я вышел переговорить с шофером, сидевшим в такси. Он согласился стать свидетелем за сто солей. Худой мулат с золотым зубом не выпускал изо рта сигареты и всю дорогу, пока мы ехали сюда, молчал. Когда алькальд указал ему, где следует поставить свою подпись, шофер огорченно покачал головой.

– Вот горе-то, – сказал он, будто сожалея о чем. – Где это видано, чтобы свадьба была без единой несчастной бутылки, чтобы не выпить за новобрачных? Я так не согласен быть посаженым отцом. – Он укоризненно взглянул на нас и уже в дверях добавил: – Подождите минуту.

Алькальд скрестил руки, закрыл глаза и, казалось, погрузился в сон. Тетушка Хулия, Паскуаль, Хавьер и я переглядывались между собой, не зная, как быть. В конце концов я решил искать на улице другого свидетеля.