Джон Ирвинг - Четвертая рука

— Нет. Я хочу пойти на матч вместе с тобой, — ответила она. — Я потом тебе все объясню.

— Да не надо мне ничего объяснять! — в панике воскликнул Патрик.

— Я рада, что тебе понравилась фотография. — Она резко сменила тему.

— Очень! И то, что ты со мной вытворяла, — тоже очень!

— Ладно, скоро увидимся. — И миссис Клаузен повесила трубку. Даже не попрощавшись.

Утром на обсуждении сценария следующей передачи Уоллингфорд старался не думать о том, что Мэри Шаннахан ведет себя как женщина «в критические дни» и даже хуже, но впечатление было именно такое. Для начала Мэри набросилась на одну из сотрудниц по имени Элинор. По каким-то своим причинам эта Элинор переспала с одним из студентов-практикантов, и теперь, когда студент давно уже вернулся к занятиям в колледже, Мэри обвиняла ее в «совращении младенца».

Только Уоллингфорду было известно, что до того, как он — по собственной глупости — согласился сделать Мэри ребенка, она уже подкатывалась с подобной просьбой к этому самому практиканту. Парнишка был симпатичный да и соображал неплохо — во всяком случае, не поддался Мэри. Патрику было даже приятно, что так получилось; он радовался и за Элинор, и за самого мальчика, которого летняя практика, безусловно, обогатила ценнейшим опытом. (Элинор была одной из самых старших замужних женщин в редакции.)

И только Уоллингфорд понимал: на самом деле Мэри глубоко наплевать на то, что Элинор спала с этим мальчишкой, — просто у нее мерзкое настроение из-за месячных.

Неожиданно Патрику захотелось взять первое попавшееся задание и свалить куда-нибудь подальше от любимых коллег и от Нью-Йорка. Он сказал Мэри, что готов поехать куда угодно, при условии что она не станет его сопровождать. (Мэри уже предлагала это — когда у нее начнется овуляция.)

Он также предупредил свою начальницу, что в ближайшем будущем ему понадобится один свободный день — когда он не возьмет никаких заданий и не сможет вести вечернюю программу, ибо в этот день, первого ноября 1999 года, он во что бы то ни стало намерен присутствовать на футбольном матче в Грин-Бее, штат Висконсин.

Кто-то (видимо, Мэри) тайком сообщил ребятам из спортивного отдела телекомпании Эй-би-си, что Патрик Уоллингфорд намерен быть на этом матче, и тамошние журналисты, естественно, попросили «бедолагу» подойти к их кабинке на стадионе во время прямой трансляции. («Зачем было отказываться от двухминутного появления на экране перед несколькими миллионами зрителей?» — заметила Мэри.) Патрика спросили, не хочет ли он прокомментировать ход игры. А кто-то из сотрудников Эй-би-си поинтересовался, знает ли Патрик, что телесюжет со львами, переснятый на видео, продавался почти также успешно, как кассета с подборкой самых крутых эпизодов Национальной футбольной лиги?

Да, Уоллингфорд это знал. И вежливо отклонил предложение посетить кабинку комментаторов из Эй-би-си, объяснив это тем, что придет смотреть игру «с одной своей знакомой». Имени Дорис он упоминать не стал. Наверняка во время матча они попадут в объектив телекамеры, ну и ладно. Пару раз махнет телезрителям культей — пусть увидят, если им так хочется его обгрызенную левую конечность, или «четвертую руку». Почему-то ее хотели увидеть даже футбольные фэны.

Может быть, именно из-за увечной руки Уоллингфорд и стал получать исполненные энтузиазма ответы от государственных телекомпаний с предложениями сотрудничества, тогда как общественные радиокомпании и факультеты журналистики в университетах Большой Десятки молчали. Его предложениями заинтересовались буквально все отделения студии PBS. И в целом Патрика обрадовала такая реакция: у него будет работа, может быть, даже интересная.

Естественно, Мэри он ни словом об этом не обмолвился, пытаясь представить себе, какие задания она может ему предложить. Отправит его в район вооруженного конфликта? Или — учитывая ее нынешнее настроение — туда, где свирепствует какая-нибудь кишечная инфекция?

Уоллингфорду не терпелось узнать, почему миссис Клаузен настаивала на том, чтобы непременно отложить все их свидания до футбольного матча в Грин-Бее в понедельник, первого ноября. Он позвонил ей в субботу, тридцатого октября, хоть и знал, что уже в понедельник увидится с нею, но Дорис по-прежнему не желала объяснять, почему этот матч так для нее важен.

— Я всегда очень волнуюсь, когда «Пэкерз» выходят в фавориты, — вот и все, что она сказала.

В тот субботний вечер Уоллингфорд лег спать очень рано. Один раз, правда, позвонил Вито — было уже около полуночи, — но потом Патрик снова уснул. Когда утром в воскресенье зазвонил телефон — за окнами было еще совсем темно — Уоллингфорд решил, что это опять Вито, и хотел уже не брать трубку, но это оказалась Мэри Шаннахан, и настроена она была исключительно по-деловому.

— Выбирай, — бросила она, не потрудившись ни поздороваться, ни обратиться к нему по имени, — или едешь в аэропорт Кеннеди, или летишь самолетом в Бостон, а оттуда вертолетом — на авиабазу ВВС в Отис.

— А это где? — спросил Уоллингфорд.

— На Кейп-Код. Пат, ты что, не знаешь, что произошло?

— Я спал.

— Мигом включай телевизор и взгляни на эту свистопляску! Я перезвоню через пять минут. О поездке в Висконсин можешь забыть.

— Я еду в Грин-Бей, что бы там ни случилось, — заявил он, но она уже повесила трубку. И ни краткость этого разговора, ни резкий тон Мэри не вытравили из памяти Патрика пестрое девчачье покрывало с цветочками у нее на кровати, розовые сполохи света от ее самодельной лампы и мельтешение теней на потолке, стремительных, как сперматозоиды…

Уоллингфорд включил телевизор. Египетский авиалайнер с 217 пассажирами на борту вылетел из аэропорта Кеннеди, совершая ночной рейс в Каир, и исчез с экранов радаров уже через тридцать три минуты после взлета. Он шел на высоте 33 тысячи футов при ясном небе и вдруг спикировал в воды Атлантики милях в шестидесяти к юго-востоку от острова Нантакет. Никаких сигналов бедствия от команды не поступало. Радары показали, что скорость снижения самолета составила 23 тысячи футов в минуту — «упал как камень», сказал один из экспертов. Температура воды была пятнадцать градусов, а глубина в этих местах — более 250 футов. Почти не оставалось надежды, что хоть кому-нибудь удалось выжить.

Подобные катастрофы открывают широкий простор для всевозможных домыслов — появятся слухи, гипотезы, да, собственно, все репортажи будут носить спекулятивный характер, размышлял Уоллингфорд. Приплетут какую-нибудь житейскую историю — о том, например, как некий бизнесмен, имени которого, естественно, не назовут, опоздал на регистрацию. Когда ему сказали, что посадка уже закончена, он немного пошумел для порядка и отправился домой. А утром проснулся — и понял, что чудом остался жив. Такого рода репортажи теперь, конечно же, пойдут косяком.