Анатолий Иванов - Тени исчезают в полдень

Оба замерли. За невысокими кустами, огородившими полянку, булькала речушка. Потом в самом деле послышались голоса. Мужской:

— Машина, что ли, остановилась на дороге?

И женский:

— Да нет, проехала вроде.

Парень и девушка несколько секунд стояли недвижимо, не зная, что делать.

— Пойдем... потихоньку, — потянула девушка Мишку за рукав к дороге.

Но в это время из-за кустов опять еле слышно донеслось:

— Не надо больше встречаться нам, Фрол. Не надо. Вскоре после того, как ты ушел от меня, я почувствовала — ребенок будет... Спасибо тебе. Я уж думала — возьму какого-нибудь сиротку из детдома. Да разве со своим-то сравнить!

За кустами помолчали. Потом снова:

— И как же теперь, Клавдия? Я тоже думал: как оно все это выйдет, если ребенок будет? Чей он — кому ж не ясно... Степанида — это ничего. А Митька, Зина? Только-только вроде прилаживаться друг к другу стали...

— Уеду, однако, куда-нибудь я...

— Совсем?

— Почто же... Года через три-четыре — вернусь. Скажу — из детдома взяла. Или... Да и кому какое дело тогда, откуда у меня ребенок...

— Плохо это, уезжать-то...

— Нехорошо. Не хочется. Да что ж... Зато теперь у меня счастье есть. Когда будет можно, я и ребенку своему и всем скажу, кто его отец. Ладно?

— Конечно, чего ж тут... Да-а, вон как даже оно бывает, в жизни-то...

Ксенька с Мишкой стояли не шелохнувшись, пораженные чем-то большим, таинственным и пока им не совсем понятным.

Первая опомнилась Ксенька. Она нагнулась, осторожно зачем-то положила на землю нарванные цветы и тихонько пошла к машине.

— Букет соберем где-нибудь в другом месте, на обратном пути, — сказала она, когда Мишка тихонько тронул грузовик. — А кто это там говорил — не знаешь?

— Нет, не угадал по голосу.

— Вот и я не угадала. Ладно?

— Ладно.

Но минут через пять девушка все же вздохнула:

— Ей и так, тете Клаше, тяжело.

На обратном пути остановились далеко от этой поляны.

— Айда поглубже в лес, — сказал Мишка, — Там, в прохладце, они еще только-то расцветают.

В сумеречных, холодноватых зарослях цветы действительно были свежими, крепкими. Голубоватыми огоньками они манили Ксеньку с Мишкой все глубже и глубже. Только чем дальше отходили от дороги, тем все гуще становился какой-то гнилой, смрадный запах.

— Пойдем назад, — проговорила наконец Ксенька. — Тут что-то...

— Действительно, — сказал Мишка. — Падалью, что ли, воняет. Видно, зверь какой-то подох... Пошли!

— Сейчас... Вон тот цветок только...

Ксенька сделала несколько шагов в сторону, нагнулась за цветком. И вдруг выронила собранный букет, отпрыгнула с криком «А-а!», дрожа, прижалась к Мишке.

— Что... кто?! — воскликнул Михаил тоже испуганно, однако обхватил девушку, загородил ее от непонятной еще опасности своим телом.

— Там, там... — беспрерывно повторяла Ксенька, увлекая его прочь.

— Да что там? Кто?

— Не знаю... Пойдем, ради Бога, пойдем... Человек вроде там...

— Опять человек?! Какой? Откуда? Показалось тебе...

— Не знаю... Нет, не показалось...

Несколько секунд они стояли, прижавшись друг к другу.

— Постой-ка, — вымолвил потом Мишка, отпуская девушку, шагнул к зарослям, возле которых валялись брошенные цветы, раздвинул цепкие кустарники.

— Миша, Миша...

Но Мишка уже махал ей рукой, приглашая подойти.

В зарослях, вниз лицом, распространяя гнетущий трупный запах, лежал человек в полушубке, валенках, но без шапки. Впрочем, шапка валялась тут же, в нескольких сантиметрах от головы, если ее можно было назвать головой. Спутанные волосы отопрели, отвалились клочьями. Кожа на голове тоже разложилась, обнажив желтоватые кости черепа...

— Поедем, Миша, — простонала Ксенька, — в деревне скажем...

— Поедем, — сказал Мишка. — А это что?

Он увидел невдалеке от шапки какой-то мешочек, нагнулся и поднял его. В мешочке что-то звякнуло.

— Интересно, — пробурчал Мишка, стараясь развязать мешочек, стянутый тугим узлом.

— Не могу больше, — промолвила Ксенька. — Пойдем, возле машины развяжешь.

Но Мишка не мог развязать крепкий узел и возле машины. Тогда он вынул нож, перерезал бечевку. К его ногам посыпались в мягкую траву влажные, разбухшие от сырости пачки денег, комья золота, серьги...

Увидев все это, Ксенька вскрикнула и отскочила прочь как ужаленная.

... Спустя два часа к этой же лужайке подъехали Захар Большаков, Фрол Курганов и еще несколько колхозников.

Труп опознать не удалось, так как лицо почти целиком разложилось.

— Поглядите, нет ли документов в карманах, — сказал Захар.

Документов не было. В одном кармане нашли всего лишь коробку спичек, а в другом — изогнутую железку.

— Ну-ка, ну-ка, дайте ее сюда, — сразу протянул к ней руку Захар. И долго рассматривал ее со всех сторон. — А где, Миша, ты мешок нашел? — спросил Захар у сына.

— А вот здесь, возле... возле головы лежал. А это что у тебя? Камертон, кажется.

Да, в руках председателя был тот самый «гамеркон», который когда-то, давным-давно, Илюшка Юргин предлагал Захару купить.

— Кто это его? — спросил снова Мишка, указывая на труп.

— Кто? Да, это бы интересно нам узнать, — промолвил Большаков.

Юргина никто не убивал.

В тот морозный, пуржистый день не поделили Пистимея и Юргин меж собой заветный мешочек.

Илюшка Юргин шел сперва впереди и беспрестанно оглядывался: отстанет еще, старая корова, с мешочком-то, выдохнется и завалится в снег, заметет ее... ищи, свищи потом...

Он шел и думал только об этом мешочке. И в голове у него постепенно складывался план.

Пурга бешено завывала, выхлестывала снегом глаза. Ветер становился резче, холоднее — кажется, заворачивало на мороз.

Но Юргин ничего не ощущал — ни холода, ни хлестких ударов ветра.

Спустившись по Светлихе километра на полтора, они свернули влево и пошли по лесной просеке, которая упиралась в Чертово ущелье.

— Илюшка! Илья, гляди там, не ухни! — то и дело хрипло кричала Пистимея. — Сейчас тут край где-то должен быть.

— Ничего-о, я гляжу-у, — оборачиваясь, отвечал Юргин, а сам шел и шел вперед, нагнув голову.

И все-таки страшный обрыв он действительно чуть не проглядел, чуть не нырнул в бездну. Он в страхе отшатнулся, ударился о подошедшую Пистимею.

— Эт, черт, в самом деле ить...

— Я же говорила... говорила...

— Мне казалось, далеко еще.

Пистимея, открыв рот, тяжело дышала. Сморщенное лицо ее от смертельной усталости сделалось совсем крошечным, почернело, точно обуглилось.

— Устала, гляжу? — спросил Юргин.

— Ага, тяжко. Годы-то... Горло ссохлось. Ничего, теперь вот только обогнуть ущелье...

— Передохни маленько. А я тем временем... Чего-то лыжина хлябает на ноге.

Он нагнулся, перевязал ремень.

— Ну-ка, чего оно сейчас... — Юргин сделал несколько шагов назад, вернулся, остановившись теперь позади старухи. — Ага, ничего, стало... Так это... давай мешочек, все полегче будет.