Олег Ермаков - Зимой в Афганистане (Рассказы)

Солдат уже был внизу. Он прошел мимо остановки, зная, что трамвая нет, не слышно было позади грохотания колес, только звуки чьих-то шагов. Он миновал пустую остановку, приблизился к мосту, — и шаги вдруг нагнали его, какой-то прохожий неожиданно подхватил его под руку, увлекая в тень. Солдат глянул налево: слева вырос еще один человек, высокий, плечистый, в кепке, с красным шарфом вокруг шеи, — и в тот же миг голова солдата сотряслась от удара и он потерял равновесие и упал, попытался встать — и ему как будто помогали чьи-то руки, держали или шарили за пазухой, — но еще один удар обрушился на него, и он присел, уперся коленом в землю, вновь постарался встать и сорвать что-то тяжелое, прилипшее к голове, но не совладал с чудовищной этой тяжестью и полетел вниз по склону, цепляясь за холодную землю, загребая осклизлую гниющую листву и грязь и понимая, что сейчас он рухнет в воду, в черную воду в бликах магнитной луны.

Мещеряков оторвал взгляд от невидимой точки, находившейся где-то между глиняной вазой с веточкой можжевельника и тарелкой, на которой серели пласты ноздреватого хлеба, и бессмысленно посмотрел вокруг. Чьи-то лица, мужские и женские. Людей уже было много, вечером сюда тянулись любители ресторанного чада и приключений. В ресторане уже было шумно... Но вот и знакомое лицо, знакомые небесные глаза, глаза, полные какой-то холодной тоски. Летчик. Это летчик. Тут же Мещеряков бросил взгляд налево: трое еще сидели. Круглолицый что-то рассказывал, выворачивая бледные губы, играя бровями. Двое его слушали, один с ухмылкой, а тот, на чьей шее будет красный шарф, кто нанесет первый и самый страшный удар, угрюмо, его темные кулаки расслабленно лежали на белой скатерти. Почувствовав на себе взгляд, он повернулся было к Мещерякову, но в это время круглолицый сказал что-то особенно удачное, и все они засмеялись. Услышав их смех, увидев их простые улыбающиеся лица, Мещеряков усомнился во всем пригрезившемся. Да и разве это главное? Даже если все произойдет именно так. А что же главное? О чем бы он написал этот рассказ?

Нет, не о том, как сложилась судьба лейтенанта, бежавшего в Долине. И не о прапорщике, возвращавшемся с войны. И не о пленном, которого бросили в горах Азии.

Он хотел бы рассказать о летчике и ребенке, как они лежат вдвоем в ночном мире. Ребенок и отец, невысокий, в старой летной кожаной куртке. Они оказались за городом, заблудились и заночевали в стогу, да, именно в том стогу, который всю зиму хранит тепло, но еще была не зима, еще стояла замечательная пора: бабье лето, — и погода всю неделю держалась сухая и солнечная, а в субботу они и решили поехать за грибами. Вот о чем он хотел бы рассказать. Как летчик и ребенок дождались субботы и сели в поезд, и поезд отправился, и за окнами потянулись бетонные заборы, трубы, кирпичные строения, склады, дачи, поля, клены, деревни, а вокруг заговорили о ценах на поросят и дрова, о коровах и запчастях. И это был бы последний рассказ о войне... Поезд вдруг помчался над рекой, гулко ударив всеми колесами. Светло-желтая, зеленоватая вода, берега, заросшие ивами. Над рекой поезд попал в солнце, оно как раз выглянуло, и темно-медные волосы маленькой дочки засияли. Старик напротив восхищенно приоткрыл рот, — но так ничего и не сказал, лишь качнул головой и посмотрел на него, ее отца.

Сошли они на полустанке. Две женщины в цветастых платках и мужчина в серой кепке, сразу закуривший папиросу, направились по тропинке в сторону собачьего бреха и петушиных криков, — деревню скрывала стена елок. А они с дочкой пошли прямо по полю с ворохами золотистой соломы, разрывая нити паутины. Собачий лай и все звуки деревни постепенно стихали, а птицы свистели всё громче. Они свернули к лесу. На окраине росли забубённые рыжие дубы, душистые сосны, березы с нежно-розовою корой. А дальше — пики елей. Они ходили по окраинам леса, раздвигая желтоватые перья травы и высматривая грибы. На обед остановились возле куста можжевельника, увенчанного сизыми крошечными плодами. Дочка попробовала и выплюнула. А птицам нравится. Она взяла из пакета кисть винограда и примерила к можжевельнику. Здорово? Вот обидно, что у нас не растет виноград.

Солнце лило свет на кусты, травы и темно-рыжую девочку. Она ела крупные виноградины, что-то говорила... Он сидел, прислонившись спиной к сосне, смотрел, слушал. Грибов было мало, и после обеда они углубились в лес, надеясь отыскать грузди, но и груздей не нашли, и — заблудились. Долго бродили по сумеречным галереям елово-березового леса, наконец выбрались на открытое место, прошли вдоль осинового перелеска и увидели вдали электричку кирпичного цвета: она притормозила на полустанке, тронулась, торжественно проплыла мимо заходящего солнца и скрылась. Солнце уже касалось верхушек дальних деревьев. Девочка обрадовалась, что они опоздали, и захлопала в ладоши. Но когда они вернулись к лесу, на поляну, где стоял стог, и он вырыл пещеру и натаскал сухостоин, а солнце село и в лесу стемнело, девочка притихла, навострила ушки и вспомнила о маме. «Мама, наверно, испугается», — сказала она полушепотом. Он засмеялся. «Не бойся! А мама... а к маме мы приедем на самой первой электричке».

Девочка недоверчиво смотрела на него. Он развел огонь, и лишь тогда она перестала озираться и прислушиваться. Крошечный шалашик сухих веток превратился в большой дом огня. А может, костер напоминал ей живое существо, какого-нибудь звереныша. Звереныш топорщил шерсть, щелкал, вился, норовил клюнуть ее в руку или коленку. Она поджигала конец ветки и поднимала ее, как факел. Лицо у нее раскраснелось, глаза блестели. Оставалось еще немного хлеба, но он решил, что лучше съесть его утром. В пещере они легли головами к выходу. Сено кололось, но было исключительно тепло. Дочка, укрытая его старой кожаной курткой, быстро уснула. Он не спал. Лежал и смотрел. Ему видны были прозрачные созвездия над лесом. Созвездия медленно передвигались, ползли куда-то...

Что-то с треском рухнуло в лесу, девочка вздрогнула, но не проснулась. Наверное, старое дерево. Старое дерево не вынесло бремени лет. Ну на них-то ничего упасть не может. Даже если свалится крайняя длинная елка, она не причинит вреда. Травяной шлем надежно защищает.

В черном небе иногда сверкали метеоры...

Но вот от раскаленной небесной искры и вспыхнет их убежище. Как вспыхивала солома в сараях от трассирующих пуль. Кто же сюда направит искру, какой небесный ночной летчик?

В лесу иногда потрескивало, как будто кто-то пробирался среди елок. Порой чудились вздохи.

Он не вытерпел и осторожно, стараясь не разбудить девочку, выбрался из стога, обошел вокруг него, всматриваясь в темень и прислушиваясь. Наверное, в лесу бродили своими ночными тропами звери. Лоси. Косули. Или кабаны. Да, лучше бы лоси и кабаны, чем крадущийся — человек.