Анхель де Куатьэ - Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета)

Санитар вышел. Женщина закрыла за ним дверь. На ключ.

– Чего опять учудил, Митя? – спросила она, пока мы шли по длинному коридору.

– Откуда вы меня знаете? – мне показалось, что она как-то связана с коричневым.

– «Откуда?» «Откуда?» – улыбнулась женщина, закрывая за собой очередную дверь. – Как же тебя не знать-то, Митя? Конечно, знаю. А у тебя все та же песня: как ни поступишь, все не узнаешь. Выписываешься: «Я вас, Екатерина Ивановна, никогда не забуду!» А как поступишь заново: «Кто вы? Откуда меня знаете?» Да вот уж знаю... Как такого забыть!

Ну все. Попался. Конечно. Столько агентов. Они и милиционеров завербовали. А вот теперь врачей из себя изображают.

– Ничего. Сейчас тебя подлечат, и все будет хорошо. Выпишем тебя – будешь как новенький.

Понятно, они хотят меня перепрограммировать. Так они поступают со всеми, у кого нет души. Но у меня она есть. Теперь они будут пытаться ее уничтожить. Нужно собраться. Нужно взять себя в руки. Мне будут морочить голову. Возможно, пытать.

*******

Мой «лечащий врач» – тоже женщина. Все это странно. Наверное, женщин легче завербовать. Какой-то философ говорил, что у женщин нет души. Вейнингер, кажется. Он застрелился в 23 года, когда понял, что мир невозможно изменить. Тогда наука еще ничего не знала ни про Черные дыры, ни про эффект бабочки. Мне тоже 23. Но я знаю все, что нужно. Я – физик. Мир можно изменить. У меня есть формула. Только для этого мне нужно отсюда сбежать и достать Дашино письмо.

– Ну, Дмитрий, что на этот раз? – спросила темноволосая женщина в очках и белом халате.

Странный вопрос.

– Значит, не хочешь разговаривать... Понятно. Все, как обычно, – она перестала сверлить меня взглядом и начала перебирать на своем столе бумаги. – Где тут у меня твои архивные истории? Да, вот. Две. А третья?.. Ты ведь у нас три раза лежал?

Она снова посмотрела на меня.

– Екатериночка Ивановна, – крикнула она. Дверь кабинета открылась:

– Да, Зоя Петровна! Я здесь.

– Екатериночка Ивановна, он ведь у нас три раза лежал? – спросила «доктор».

– Три. Точно – три.

– А почему только две архивные истории принесли?

– Наверно, не нашли третью. Но я попрошу, пусть поищут. Должна быть, – захлопотала «Екатериночка Ивановна».

– Вы уж попросите – пусть найдут. А то он же у нас молчит вечно, как партизан. И, как я понимаю, опять не узнает никого. Вас тоже не узнал?

– Нет, Зоя Петровна, не узнал, – ответила Ивановна, всплеснув руками.

– Ладно, меня забыл, – стала журить меня Зоя Петровна, – а Екатерину Ивановну-то... Она же твоя любимая санитарка была! Не разлей вода – компания! Ну, ладно.

Моя «любимая санитарка» поохала, поахала и вышла. Мы снова остались один на один с «доктором». Так лучше. Сопротивляться давлению одного вербовщика легче.

– Дима, Дима, – качала головой Зоя Петровна, пролистывая «мои» истории болезни. – Значит, позапрошлый раз ты у нас был геологом. Нашел центр планеты и хотел устроить нам тотальное извержение всех вулканов. Одну большую Помпею. Тебя тогда прямо из аэропорта привезли. Ты собирался без визы вылететь в Италию...

О чем она говорит? Какая Помпея? Что за глупости? Какая Италия? Какой геолог? Я – физик. Физик! Откуда она взяла геолога? Что-то путает? Нет, это она меня пытается запутать.

«По словам больного, – Зоя Петровна стала читать свои записи вслух, – символом души в античной мифологии была бабочка. Пиренейские горы с высоты напоминают бабочку. Это место, где покоится душа Земли. Чтобы разрушить всю Землю целиком, нужно взорвать эти горы».

Бред какой-то! Наверное, она хочет загипнотизировать меня. Так всегда делают гипнотизеры: начинают говорить какую-то ерунду – человек теряет нить рассуждений и проваливается в транс. А когда он в состоянии транса, ему можно внушить все что угодно.

– Так, а прошлый раз, – Зоя Петровна принялась читать следующую «историю», – ты у нас был биологом. Да... Нет, генетиком. Ты хотел вирус смертельный разработать. Чтобы он всеми путями распространялся – и воздушно-капельным, и через кровь, и через кожу. Потом всех людей заразить, и планету очистить. «По словам больного, теперь у человека нет души. Все люди – гусеницы. Их можно убить вирусом тутового шелкопряда». Да...

Я не биолог, я – физик! Физик! Что за ерунда! Она сама чокнутая! Сумасшедшая в белом халате!

– Ну, и кто мы теперь, Дима? – Зоя Петровна оторвала свой взгляд от стола и стала меня им буравить.

Точно – пытается гипнотизировать. Ничего не получится. У меня иммунитет на гипноз. Я специально его вырабатывал. И еще, я отсюда убегу. Обязательно убегу. Ничего, что двери с замками. У меня есть план – это главное.

– Да... – печально протянула Зоя Петровна через минуту. – И какую бабочку ты на сей раз выдумал?.. Ну, ладно. Разберемся. Ивановне расскажешь.

*******

Меня отвели в обшарпанную палату – большую, на двенадцать коек. В палатах двери не предусмотрены. Просто проемы – видимость дверей. Это сделано, чтобы постоянно наблюдать за больными и видеть, что они делают.

Палаты, словно одноглазые монстры, смотрят в длинный коридор, по которому ходят сумасшедшие. Но они, конечно, не все сумасшедшие. Некоторые – агенты, а некоторые —нормальные, как я, просто их считают сумасшедшими.

Моя кровать у самого окна. Окно зарешечено. Пока санитарка расстилала мою постель, я успел выглянуть во двор. Там мерно прогуливался коричневый. Он сразу же заметил меня и, расплывшись в дурацкой улыбке, помахал мне букетом коричневых цветов.

– Придурок! – процедил я.

– Чё ты сказал?! – раздалось с соседней койки.

Я обернулся. Грузный, отчаянно неприятный тип с бритой головой неправильной формы. Он поднялся на локте и уставился меня тупыми, бычьими глазами.

– А ну лежи, дурак! – вступилась за меня санитарка. – Не видишь, новенький. Не выступай, лежи! Да, да! Давай! А то сейчас Петьку позову... Развыступался тут!

Упоминание «Петьки» произвело на криво-голового почти магическое действие. Он притих и отвернулся. Ивановна накрыла мужчину одеялом и погладила его по голове. Потом эта добрая женщина повернулась ко мне и сказала:

– Митя, ты что не видишь? Вон у него с головой чего? Слесарь он. Ему голову прессом прижало. Как выжил – непонятно. Вот мучается теперь. Взрывной. Себя не контролирует. Не задирайся. Если обозлится, пиши пропало.

Я снова посмотрел на треснутого слесарным прессом. Да, к словам Екатерины Ивановны стоит прислушаться. Хорошая женщина. Добрая.

– А этот что делает? – спросил я у санитарки, показывая на полного, с проплешиной старичка, расхаживающего по палате с платком в вытянутой руке.

– Этот? – протянула Ивановна. – Да ты с ним, вроде, лежал уже тут...

Я напрягся. Снова мне намекают, что я тут не первый раз. Конечно! Давайте-давайте!