Анхель де Куатьэ - Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета)

– Мить, чё ты? Вы же с ним еще и приятелями были... Диогеном кличут. Не знаю, что за имя такое. Ненашенское. Говорит, философ... – Ивановна протянула последнее слово так, словно отрекомендовала соседского академика.

– Понятно, – сказал я. – А остальные кто?

Санитарка села ко мне на кровать и стала рассказывать:

У того окна лежит новенький, первый раз поступил. Говорит, что за ним инопланетяне прилетали. Эксперименты на нем ставили. И чего такого идиота для экспериментов выбрали, ума не приложу! Может, они и сами дураки? Как ты думаешь?.. В том углу – Остап. Остапов потому что его фамилия. А еще он жульничает постоянно. Так что ты с ним ухо востро!

Про этого я тебе сказала... Да! Вот еще один новенький. Ванька, кажется. Все про Бога говорит... Я-то сама верующая. Жалко мне его... Не понимаю, чего он лопочет. От еды отказывается. Вроде как Святым Духом питается. Не знаю, не знаю. Может, и питается, да худеет. Мы его раза три в неделю через зонд кормим, чтобы совсем коньки не отбросил.

– Ивановна, что ты тут расселась! Нашла, с кем лясы точить!

Я и не сразу понял, что произошло. Надо мной возвышалась белая глыба, ворочавшая ручищами, словно двумя большими лопатами.

– Ухожу, ухожу, Надежда Петровна, – Ивановна подскочила, как по команде, и быстро ретировалась в другую часть палаты.

За всем, что происходило дальше, она наблюдала издалека печальными, испуганными глазами. Но делала вид словно бы совсем ни при чем.

Рядом, у самого изголовья моей кровати, брякнула стойка с капельницей. Черт, они собираются пичкать меня каким-то дерьмом! Так я и думал! Черт!

Я попытался вскочить. Но грузное тело Надежды Петровны буквально припечатало меня к койке.

– Не дергайся, малец. Хуже будет, – процедила глыба сквозь ряд золотых зубов.

Но я не готов был сдаваться без боя. Пока Ивановна заговаривала мне зубы, я еще не понимал всей серьезности своего положения. Но сейчас все встало на свои места. Они меня, действительно, будут пытать. Сначала лишат воли химическими препаратами, а потом начнут зомбировать. Да, им нужна моя формула! А все остальное только для прикрытия! И про геолога, и про биолога...

Я лягнул жирное тело Надежды Петровны, вывернулся, вскочил. И уже через секунду бежал по коридору.

– Петр! – зычно позвала глыба. – Ты мне нужен!

Несколько агентов, переодетых больными, как по команде, вывалили в коридор. Они ловко сбили меня с ног, вывернули мне руки и приволокли обратно в палату. Здесь меня водрузили обратно на койку и зафиксировали с помощью специальных повязок. Бой проигран.

Я почувствовал, как игла впилась мне в место локтевого сгиба, а колба капельницы издала характерные булькающие звуки.

– Ненавижу вас! Убила б! Шизик! – угрожающе шепнула мне на ухо Надежда Пет ровна. – Ничего, сейчас узнаешь, почем фунт лиха!

Я попытался кричать, звать на помощь. Но после очередной угрозы процедурной медсестры: «Сейчас будешь у меня кляп жевать!», – решил пока судьбу не испытывать. Нужно уметь проигрывать.

Но это тактическое поражение. Тактическое! Я еще отыграюсь...

Когда вся эта публика покинула палату, мое сознание начало мерцать. Наверное, действие лекарства. Тело стало сначала ватным, а потом задубело и натянулось струной.

Веки смыкались. Я чувствовал, что проваливаюсь в небытие. Сквозь узкую щелку отяжелевших век я разглядел дедушку с проплешиной. Он подошел к моей кровати и водил вокруг своим платком.

– Что это? – спросил я.

– Это фонарь, – самоуверенно ответил дед.

– Что ты делаешь?

Ищу человека...

*******

Япроснулся ночью. тела своего не чувствую мышцы сведены. Мысли путаются. В палате темно. В коридоре свет и шум.

– А ну, строиться! Живо! – чей-то мерзкий голос выгонял людей из палат.

Топот ног и шелест тапочек по разбитой линолеумной плитке.

– Уроды, равняйсь! Смирно! Товарищ Петр, уроды для ночной поверки построены! Старший по уродам, урод Трущенко.

Что там происходит? Я сплю или действительно сошел с ума? В коридоре звучат новые команды. Теперь, кажется, начались строевые занятия: «Раз. Раз. Раз, два, три! Шире шаг. Держать равнение!»

На койках вокруг никого. Только Ванька, который «все про Бога говорит», лежит на своем месте.

– Ваня, – тихо позвал я.

Он не ответил. Я попробовал еще раз:

– Вааань... Где все?

– На поверке, – еле слышно ответил он.

– А зачем?

– Просто, – сказал Ваня и повернул ко мне голову. – Способ унижения. Так каждую ночь происходит, после врачебного обхода. Петр – он прапорщиком был. Совсем больной. Дисциплину наводит...

– И что, слушаются его? – мне как-то не верилось.

– Это личный выбор, – отозвался Ваня.

– В каком смысле?

– Люди боятся умирать – но это только половина правды. На самом деле, они ждут, что все закончится. Сами и торопят конец.

– С чего ты взял? – я напрягся. Ваня только что огласил мой план об ускорении Конца Света. Откуда он знает? Тоже агент? С виду непохож.

– Потому что сражаются. «Отношения выясняют». Кто главнее. Кто урод, а кто не урод. Выяснение отношений – лучший способ погибнуть... Воин – он самоубийца. А тут все воины. За себя сражаются, но все равно воины. Им кажется, что это ради жизни. А на самом деле, ради смерти. Воин – это такая профессия, умирать.

– Да ладно... – протянул я. Я больше не тревожился. Ваня ничего про меня не знает, просто не в себе. Сумасшедший. – Воин к цели идет, а цель у него – победа. При чем тут смерть?.. Ерунда.

Мне трудно было говорить. Язык еле двигался. Челюсти почти не разжимались. Я решил прекратить этот бессмысленный разговор.

– Людям только кажется, что их смерть пугает. Неправда это. Она их завораживает. Жить, как они живут, невыносимо. Они подсознательно ищут смерти. Разрушают себя. Если у тебя за душой ничего не осталось...

Ванькин голос стал таять.

– Вань, что? – мне вдруг захотелось понять, к чему он клонит.

Кажется, он сглотнул слюну – смочил, как мог, пересохшее горло. Потом набрал в легкие воздуха и, превозмогая слабость, продолжил:

– Если у тебя за душой ничего не осталось, если ты все потерял, то...

– Что, Вань? Что?..

– Иначе жизнь не почувствовать, только на краю смерти. Боль – первый признак жизни. Он и последний. Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он еще жив. Только перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо.

Тут я подумал, что это правда. Неслучайно люди стремятся к риску, ищут пресловутый «адреналин». Это дает им ощущение жизни. А сама жизнь у них мертвая. Да, это правильно.

– Не важно, как жестоко ты гонишь лошадь, – продолжал Ваня. – Не важно, как быстро она бежит. Если ты мчишься по кругу, ты все равно возвращаешься к началу. Все пустое. Суета сует, все – суета. Смерть – избавление...