Вадим Давыдов - Год Дракона

– Олеся, – тихо позвала Елена и проглотила огромный колючий комок в горле. – Олеся…

Девушка несколько секунд настороженно рассматривала Елену. Вдруг губы ее затряслись, и она быстро-быстро закивала:

– Господи… Это вы… Это вы… Наконец-то… Она вас звала…

Елена, закричав еле слышно, как раненая птица, рванулась к двери, так, что Олеся едва успела отпрянуть, давая ей дорогу. Она влетела в палату и увидела Сонечку, – девочка лежала на высокой кровати, такая крошечная, с жутким гипсовым воротником на шее… В палате горел свет, и Елена увидела ее широко распахнутые глаза, неподвижно глядящие в потолок.

– Сонечка… Доченька…

– Тетя Леночка… Ты приехала…

– Не говори, милая, не говори ничего, тебе нельзя разговаривать… Я сейчас, милая, – Елена опустилась на стул у кровати и взяла руку Сонечки в свои. – Я здесь, милая. Я с тобой…

Не реветь, прикрикнула на себя Елена, не смей реветь, не сейчас… Потом. Потом, когда-нибудь. Когда все закончится…

– Тетя… Леночка… А мама… и папа…

– Маму с папой забрал к себе Боженька, милая, – прошептала Елена, гладя Сонечку по голове. – Так бывает, дорогая. Так бывает… Они были очень, очень хорошие, милая. Самые лучшие. Поэтому Он захотел взять их к себе… Они стали ангелами и улетели к Нему на небо. И там они поют теперь, вместе с другими ангелами, дорогая. Они будут заботиться о тебе, милая. И никому не позволят тебя обижать…

– А… я?

– У тебя еще очень много дел здесь, на земле, милая. Очень-очень много. Поэтому ты осталась. Не бойся. Ничего не бойся, дорогая…

– Дядя Даник… он…

– Дядя Даник тоже прилетит. Совсем скоро, дорогая. Прилетит и заберет нас с тобой в Прагу. Ему только нужно еще кое-что сделать… Он обязательно прилетит. Я обещаю. Закрой глазки, дорогая. Тебе нужно поспать…

– Я… не могу… не могу спать…

О Господи, подумала Елена. Что, это еще и заразно?!

– Тебе нужно, милая. Обязательно. Просто закрой глазки и постарайся. Хорошо? Я побуду с тобой. А потом мне нужно будет уйти. У меня есть одно очень важное дело. Я сделаю его и снова вернусь к тебе. Я всегда теперь буду с тобой, моя девочка. Всегда-всегда.

– Тетя Леночка… я тебя люблю…

– И я… и я люблю тебя, дорогая. Поспи. Я позову Олесю, она посидит с тобой, а я поговорю с доктором… Просто закрой глазки, милая…

И Сонечка послушно закрыла глаза.

Елена выглянула в коридор:

– Олеся… Зайди.

Девушка вошла в палату, осторожно притворила за собой дверь.

– Спасибо тебе, детка, – полушепотом сказала Елена. – Спасибо. Вы молодцы, ребята.

– Я вас узнала, – тоже шепотом ответила девушка. – Мне Татьяна Викторовна про вас рассказывала… И Сонечка…

– Тише. Она не спит. Слышит…

– Я знаю. Я посижу… Вы ведь привезли все?

– Конечно, детка. Все, что можно…

– Вы еще не будете ее забирать?

– Мы пока не можем, – покачала головой Елена и посмотрела на часы. – Через час здесь будут наши военные, они будут вас охранять. Пожалуйста, выполняйте все, что они станут говорить. Хорошо?

– Да.

– Мне нужно поговорить с докторами. И еще потом кое-что… Не бойся, детка. Все будет хорошо.

Поговорив с главным врачом, Елена снова вернулась в палату. Подойдя к Сонечке, положила прохладную руку ей на лоб:

– Это я, милая. Я ухожу и скоро вернусь. Утром. Или днем. Постарайся заснуть.

– Ты ведь придешь…

– Да. Клянусь. Я вернусь обязательно.

И, стремительно развернувшись, Елена выбежала из палаты.

Елена села на скамейку в беседке во дворе, достала телефон и набрала номер, присланный из Праги в тексте короткого сообщения. Мужской голос ответил после пятого или шестого гудка:

– Алло?

– Здравствуй, Платон, – сказала Елена и улыбнулась. – Такая ночь… Не хочешь выйти и поболтать со мной?

Они встретились с Янковичем в Варшаве, в самом начале девяностых, на Форуме свободной прессы. И тоже проговорили едва ли не всю ночь… Платон был очарован, а Елене хотелось выговориться. Ей всегда было скучновато с ровесниками, ее тянуло к людям – и к мужчинам – постарше, к тому поколению, что застало весну… Он тоже умел слушать. При этом он, правда, довольно откровенно пытался ее напоить. Не нужно, Платон, сказала ему Елена, если нам суждено оказаться в одной постели, мы окажемся в ней, и спиртное тут ни при чем. У нее как раз закончился брак с Франтой, она только что похоронила папу и маму, и ей было во всех смыслах не до развлечений. Он понял… Он многое понимал, Платон Янкович, тогда еще, в общем-то, молодой, полный идей, желания сдвинуть что-то, немного смешной со своей трубкой и запорожскими усами, редактор самой тиражной газеты страны, едва выползшей из-под сапога коммунистической империи и растерянно озиравшейся вокруг… Они так и не оказались в одной постели. Ни тогда, ни после, хотя держали друг друга в поле зрения и даже несколько раз виделись. Но чувство контакта, чувство, что их души где-то соприкоснулись, осталось. Может быть, в другой жизни, сказал Янкович, прощаясь. Может быть, улыбнулась Елена и поцеловала его в щеку, едва коснувшись губами…

– Здравствуй, Елена, – хрипло сказал Янкович и кашлянул, – раз, другой. – Ты…

– Я. Я рада, что ты меня узнал.

– Ты знаешь, где моя квартира? Поднимайся…

– Нет, Платон. У тебя дома люди и уши. Выходи, мне нужно поговорить с тобой.

Он вышел на улицу, закрутил головой. Елена достала маленький ксеноновый фонарик со световодом, включила его и помахала им в воздухе. Свет был таким ярким, что Янкович даже вздрогнул. И шагнул в беседку. Елена поднялась ему навстречу:

– Ну, здравствуй, Платон.

Он изменился. И не в лучшую сторону: усы сделались совсем седыми, едва заметное когда-то брюшко, придававшее его облику некоторую домашнюю уютность, вызывающее у многих женщин чувство спокойствия и надежности, выросло едва ли не втрое. Он обрюзг, появился второй подбородок, и одышка… Он был лет на пятнадцать старше нее, – ровесник Вацлава, подумала Елена, а какой жуткий контраст, как будто он старик… У нее сжалось сердце.

– Здравствуй, Елена, – тихо сказал Янкович. – Ты… Просто невероятно…

– Садись.

– У нас не говорят «садись», – усмехнулся Янкович. – Плохая примета, к посадке… Говорят, – присаживайся…

Он опустился на скамью рядом с ней, достал из кармана домашней куртки довольно увесистую фляжку и отхлебнул прямо из горлышка, – ну, конечно, Платон – и без бутылки, усмехнулась про себя Елена, просто невозможно…

Он посмотрел на нее и улыбнулся, – морщинки собрались у висков, усы встопорщились трогательно-комично:

– Ты красавица.

– Спасибо. На самом деле довольно темно.

– Ты светишься, – вздохнул Янкович. – Это правда?

– О чем это ты?

– О тебе. И о нем.