Вадим Давыдов - Год Дракона

– Иди, иди. Справимся. Электронный гений…

Через пять минут Татьяна появилась в кухне и сердито махнула рукой:

– Обещал ребенку сказку?

– Обещал, – ухмыльнулся Майзель.

– Так иди скорей!

Он подошел к девочке, сел прямо на пол у ее изголовья. Сонечка взяла его руку и легла на нее щекой:

– Рассказывай. Я уже сплю.

– Ну, слушай, – Майзель вздохнул и посмотрел куда-то вдаль. – Жил-был в одном очень древнем и красивом городе Дракон. Он был очень добрый, сильный и богатый, но очень-очень грустный…

– Почему?

– Ему не с кем было играть по вечерам, – снова вздохнул Майзель. – И поэтому он очень грустил… А однажды к нему в гости случайно зашла маленькая девочка…

– Принцесса?

– Да. Принцесса с серыми-серыми глазами и золотыми волосами. И Дракон очень обрадовался. Они долго-долго смотрели вместе мультфильмы, играли и разговаривали. Потом принцесса улетела назад, к себе домой, на свою маленькую белую планету, но Дракон не обиделся. Он знал, что у девочки-принцессы есть чудесные мама и папа, и что девочка по ним соскучилась. Но ему теперь не было грустно, потому что он знал – у него появился настоящий друг… И Дракон взлетел высоко-высоко, и выдохнул вместо огня – красивую семицветную радугу, и в древнем прекрасном городе стало так светло, что люди вышли на улицы и стали смотреть на чудо. Они поняли, что Дракон больше не грустит, и тоже очень обрадовались, и устроили большой-пребольшой праздник с салютами, ярмаркой и каруселью на площади…

– А они его не боялись?

– Нет. Он защищал их от врагов, пожаров, наводнений и бед, и они его любили. Нет, не боялись. Ну, разве только немножечко, самую-самую малость… Все-таки он ведь был дракон, и он был совсем на них не похож… Но девочка была с другой планеты, и ей совсем-совсем не было страшно…

– А она еще прилетит?

– Обязательно. Много раз. И каждый раз по случаю ее прилета будет в древнем и красивом городе шумный, веселый, яркий праздник. И Дракон будет веселиться вместе со всеми…

– Хорошая сказка, – вздохнула Сонечка. – Только все равно немножко грустная… Ты ее сам придумал?

– Да, милая.

– Ты не грусти. Я к тебе еще прилечу, – Сонечка закрыла глаза и улыбнулась. – Спокойной ночи…

– Спокойной ночи, милая, – и Майзель поднялся.

Сонечка уснула, и они уселись втроем на кухне, – совсем как в студенческие времена, только кухни тогда были другие… Майзель разлил вино в бокалы:

– Ну, ребята… За встречу. Чертовски рад видеть вас. И чертовски рад видеть вас вместе… – И перешел к делу, – резко и неожиданно, как всегда: – Вы что-нибудь обсуждали уже?

– Мы все обсудили, Дан. Где расписаться?

– Спасибо, дружище. Спасибо тебе, Танюша… Я знал, что вы молодцы…

– Дан… Одна просьба.

– Хоть сто. Давай.

– Если со мной что… Обещай, что Татьяну и Сонечку… не оставишь там…

– Андрюша!!!

– Спокойно, – Майзель взял обоих, Татьяну и Андрея, за руки. – Спокойно, ребята. Я вас вытащу, если что. Откуда угодно. Слово, – он посмотрел на Андрея. – Хочешь, оставь девочек здесь. Будешь приезжать на выходные. Быт… Ну, мягко говоря, не проблема. Или, как говорит мой начальник СБ, – говно вопрос…

– Ну, уж это фиг, – покачала головой Татьяна. – И не думайте даже. Я его одного ни за что не оставлю. Он теперь крутой чувак на «ешке», при понтах и при делах, быстренько себе там найдет какую-нибудь соплюшку-финтифлюшку с попочкой и титечками, – знаешь, Даник, сколько таких в Минске глазками стреляют, – а я тут, как соломенная вдова? Не-е-е, так дело не пойдет…

– Таня… Как тебе не стыдно…

– Так держать, боевая подруга, – усмехнулся Майзель. – Тут ты права – такие парни, как твой муж, на дороге не валяются… Ладно, к делу. Какие у тебя планы, дружище?

– Планов у нас громадье, – усмехнулся в ответ Корабельщиков, отхлебнул немного вина, поставил бокал на стол, посмотрел сначала на жену, потом на Майзеля. – Ну, во-первых, я так понимаю, что Лукашенко тебе надоел…

– Надоел, – Майзель откинулся на спинку стула, усмехнулся. – Надоел он мне персонально или нет, это вторично, Андрей. Да, он мне физически неприятен, и все-таки – это вторично. Он опасен. Свобода без ответственности – это анархия, а ответственность без свободы – это концлагерь. Ни того, ни другого мы с Вацлавом терпеть не можем и не станем. Именно поэтому. Мне надоела напряженность, которая идет от него по всему континенту. Мне надоели синтетические наркотики, которые расползаются по Европе. Надоели его ган-трейдеры [41]с беларускими дипломатическими паспортами. Надоели без толку пасущиеся в Варшаве и Праге «гоп-позиционеры», которые ни хрена не в состоянии сделать. Надоели чучмеки с беларускими бумагами, которые вроде беженцы, и которых наши соседи не могут отправить назад, – нельзя, бесчеловечно, потому что в Беларуси «тоталитаризьм». Знаешь, что было на следующий день, как я тебя проводил? Я вышел к своей машине в городе, прямо возле Раднице [42], а вокруг нее ходят два набриолиненных чучмека и восхищенно цокают языками… Понравилось им. Я, Вань, такую же хочу… Когда мы их тряхнули, то выяснилось, что у них в Минске «цветочный бизнес», а сюда они туристами приехали. А визы им в Польше поставили, потому что у них в Белостоке тоже «цветочный бизнес».

– И что дальше?

– Что?! Ничего. Мне нравится протоплазма, – усмехнулся Майзель усмешкой абсолютного оружия [43]. – Я, когда их увидел, даже зажмурился сначала. Думал, мне это снится. Нет, наяву…

– А что в этом…

– Их здесь не может быть, – резко наклонился Майзель к Татьяне. – Это моя страна. Это моя земля. Чучмек, ступивший на мою территорию, – покойник. И тот, кто его пустил, – тоже покойник. Они сюда приехали, чтобы и здесь свой вонючий «цывыточъны бызынэс» устроить…

– А где цветы покупать?

– В Нидерландах. Они их там сами, кстати, тоже покупают.

– Ну, увидели бы, что не получается, и уехали бы…

– Нет. Так просто, к сожалению, не выходит. Если просто сидеть и ждать, приедут еще. И замутят «бызынэс». Потом приедут их дядюшки, тетушки, племянники и двоюродные братья первой жены дедушкиного соседа. А потом потребуют себе – согласно общечеловеческим ценностям – культурную автономию. Их культурная автономия – это мечеть посреди Староместской площади. И зайти туда будет нельзя, потому что нечего неверному делать в доме, где молятся правоверные. А потом и на площадь нельзя будет шагу ступить. А потом в городе станет черно от галабеев [44]и хиджабов [45]. И вместо Праги будет Чучмекистан. А вот это вряд ли. Черта с два, Таня. Это уже есть в Марселе. А здесь – не будет. Никогда. А потом мы их и из Марселя попросим. Прямо в море. Моментально – в море. Обязательно.

– Это ты из-за двух… чучмеков так взбесился?