Вадим Давыдов - Год Дракона

– Легко, дорогая. Некоторых фигурантов мирового исторического процесса необходимо держать в состоянии перманентного животного ужаса. Чтобы при звуке моего имени у них вместо желания мне помешать начинался кровавый понос от страха. Поскольку, когда человека несет от страха в сортире, у него нет ни сил, ни возможности строить козни. Поверьте, подобные выходки экономят нам массу средств и ресурсов…

– Замечательно. Просто гениально. Что вы там насчет ошибки природы хотели сказать?

– Вы же сами говорите, что я больной.

– Это метафора. Я вовсе не хотела вас оскорбить.

– Да Бог с вами, дорогая. Это на самом деле так. И повторение этого феномена в таком исчезающе-малом промежутке времени, как одна человеческая жизнь, настолько маловероятно, что я не собираюсь это даже сколько-нибудь серьезно обсуждать. И успехи клонирования не внушают никакой надежды, потому что все это что-то – результат случайным образом развившихся в моем больном мозгу нейронных цепочек, и воспроизвести их вряд ли возможно. Поэтому у меня несколько задач, помимо непосредственного руководства нашим делом. Во-первых, обеспечить свою физическую безопасность. С этим мы, в общем-то, справляемся. Во-вторых, прожить в здравом уме и твердой памяти некоторое продолжительное время, чтобы успеть хоть что-нибудь из задуманного. В-третьих, увидеть те точки бифуркации, по мере прохождения которых выстраиваемая система, как я только что говорил, приобретет некоторую направленную инерцию, позволяющую ей стабильно функционировать лет, скажем, сто – сто пятьдесят после нас с Вацлавом при ограниченно эффективном приложении административного ресурса. Если нам это удастся, то дальше зеленая сама пойдет. И человечество выйдет на совершенно новый уровень межличностных связей и общественно-экономических взаимодействий. И мы сможем сказать, что в некоторой степени осуществили наш план…

– Вам будет невероятно сложно умереть от скромности, пан Данек.

– Как на духу, – невозможно, дорогая. Но это было бы так глупо в моем положении, вы не находите?

– Я много чего последнее время нахожу, о чем раньше имела весьма смутное представление… То есть вопрос о наследнике, так сказать, престола, ребром не стоит?

– Нет, – Майзель покачал головой. – Не может быть наследника. Я не король. Я… впрочем, не важно.

– Нет-нет, пожалуйста!

– Ах, пани Елена… Да не могу я к этому так относиться. Ну, предположим, появится, как вы выражаетесь, наследник. И захочет стать музыкантом. Или пивоваром. Разве ребенок – наша собственность, наш раб, которому можно приказать стать тем, кем мы хотим его сделать? Да ни за что…

– А как же принцы?

– Я же сказал – я не король. У него другая мера ответственности и другие взгляды на воспитание. Согласен я с ними или нет – в данном случае не имеет никакого значения.

– А вы не согласны?

– Во многом согласен. Я считаю, что он правильно – в основном правильно – воспитывает парней. Но мне кажется, что он временами излишне резок с ними. Я считаю, что нельзя на них чересчур давить, особенно на Яна, он ведь уже совсем взрослый, да и Владислав должен видеть от отца, которого просто боготворит, не только поучения и наставления. И поэтому я так много времени уделяю мальчикам, пытаясь объяснить, почему и отчего он действует так, а не иначе. И самого Вацлава пытаюсь убедить быть немного поласковее. Ясно, что будущие монархи должны воспитываться в строгости, должны пройти настоящую офицерскую закалку. Но все же… Монарху нужна не только жесткость и бескомпромиссность… Милосердие и рыцарство – тоже… Вот я и пытаюсь как-то смягчить…

– Вы?! Смягчить?!

– А вот представьте себе.

– Невероятно. И они вас слушают?

– Обязательно. Ведь я их люблю… Они замечательные ребята. И не избалованные совсем, не то, что Виндзоры… Уж они-то себе не только яичницу могут приготовить. Настоящие мужчины. И любая женщина будет чувствовать себя за ними, как за каменной стеной… И они настоящие друзья, что тоже очень важно для их будущего…

Он улыбнулся, видимо, вспомнив что-то. Елена, затаив дыхание, глядела на Майзеля. Господи, это просто невероятно, подумала она, глотая комок в горле. Этот человек… Это просто невероятно. Немыслимо. Как в нем это уживается, – «одним ударом» – и такая нежность?!. Господи, да что же это такое…

– А вообще… Собственные дети у вас есть?

– Пани Елена, да что вы за тему-то такую сегодня оседлали?! Нет у меня никаких детей и быть не может!

– Объясните.

– Драконы с людьми не могут продуктивно спариваться, – безо всякой улыбки сказал Майзель.

– Множество людей сочли бы это замечание остроумным. Но не я.

– Ну, как вам будет угодно. Тогда отвечу исчерпывающе: я крайне осторожен и тщательно слежу за тем, чтобы подобным способом меня не могли заставить делать то, чего я ни в каком другом случае делать бы не стал.

– Вы имеете в виду шантаж?

– В основном.

– Ну, это больше похоже на правду. Я даже могу счесть это веской причиной…

– Спасибо, дорогая. У меня прямо камень с души свалился.

– Я не понимаю только одного. Как вы можете делать все это – и при этом не любить людей? Вы ведь совершенно не любите людей, пан Данек… или мне только кажется?

– Конечно нет, дорогая. Как можно любить людей? Всех людей? Я что, Мессия?! Да упаси меня Господь. Тем более, зная про людей то, что я знаю… Разве можно любить людей, когда они только и делают, что убивают и калечат друг друга? Когда, вместо того, чтобы любить своих детей, помогать им вырасти здоровыми, красивыми и счастливыми, люди убивают их, уродуют дурацким образованием, продают им наркотики и заставляют торговать своими телами? Как можно любить людей, которые так устроили свою жизнь, – чтобы обеспечить себе всякие сверкающие погремушки, бросают своих родителей медленно умирать под присмотром посторонних? Конечно, я их не люблю. Как можно их любить? Я просто надеюсь, – когда мы закончим, у меня появится шанс их полюбить. По крайней мере, хоть какой-то шанс…

– Как у вас внутри помещается все это? – тихо спросила Елена.

– Помещается, – пожал он плечами. – Меня приводит в неистовство весь этот мир, в котором почти не осталось мужчин, а те, что остались, чувствуют себя в нем чужими и лишними… Вы посмотрите вокруг. Повсюду, куда ни кинь взгляд, – одни вихляющиеся изнеженные инфантилы, а то и вовсе педрилы, разодетые в дизайнерское тряпье, накачивающиеся алкоголем и дурью, читающие и пишущие всякую муть, от которой хочется блевать, прыгающие из постели в постель… Накипь, которая профанирует нашу цивилизацию. Пожирает наш мир изнутри… Я поэтому так хочу переделать его.

– Вам нравится жестокость, так свойственная миру мужчин?