Вадим Давыдов - Год Дракона

– Он… знал?

– Кто? Данек? Конечно. Разве мы могли ему не сказать? А он махнул рукой и сказал, что рассосется. И оказался прав. Когда я узнала о результатах томографии, я чуть с ума не сошла. А он… Плечами пожал, знаешь, как он умеет: «Я же говорил – рассосется…» Я надеюсь, ты теперь лучше понимаешь, как мы относимся к Данеку и почему…

– Марина… Ты не думаешь, что людям следовало бы знать о таких вещах?

– Нет, Еленушка, не думаю. Пусть люди спят спокойно. И слушают только добрые сказки о королях и принцессах… Дорогая, ты представь себе только: этот человек придумал работу для целого народа на многие, многие годы. На десятилетия. И это так увлекательно и приносит такие результаты, что к нам хотят присоединиться еще и другие. Думаешь, случайно у нас и самоубийств-то нет почти, особенно среди молодежи в возрасте до сорока? Своими идеями он дал шанс стольким людям состояться, найти свое призвание, возможность получать достойное вознаграждение за свой труд… Мы были задворками советской империи, а стали за каких-то полтора десятка лет великой страной. Ты знаешь, что он сделал? Он вернул людям идею. Не просто идею, а идею нации. Сформулировал ее предельно четко. Мы – двигатель прогресса. Мы мотор человечества. Его авангард. Мы богаты и счастливы не затем, чтобы обжираться пончиками и черной икрой, а чтобы донести богатство и счастье всюду, в самые далекие уголки земли. Он помог нам достать из ножен понятие долга, чести и отечества, про которые мы потихоньку начали забывать, и как засверкало все это снова! Благоденствие, демократия… Это же пустопорожние заклинания, Елена. Зачем нужны деньги? Чтобы они были? Чтобы хорошо жить? А для чего это – хорошо жить? Это же страшно – просто хорошо жить. От этого люди из окон выбрасываются. Человеку обязательно нужно что-нибудь делать. Что-то открывать. Куда-нибудь лезть. Что-нибудь пытаться раскопать и узнать, чего еще никто до него не пытался.

– Но не могут же все это делать? Абсолютно все?

– Почему же? – удивилась Марина. – Да запросто.

– А ты?

– И я. Я открываю людей в своих детях. Выкапываю, отряхиваю, привожу в порядок. Рассказываю, как нужно, что такое хорошо и что такое плохо. Вацлав занят, он служит своему народу. И я должна служить, – служа своим детям, своему мужу, я служу своему народу. Чехи – мой народ, потому что я люблю моего мужа, и я с радостью служу им, и знаю – когда придет время Яну сменить отца на посту монарха, он будет к этому готов. А без меня это было бы вряд ли возможно. Это все и есть долг, дорогая, – Марина улыбнулась.

Невероятно, подумала Елена, во все глаза рассматривая королеву. Просто невероятно… Никакого пафоса нет и в помине. Никакого позерства. Прямо так вот и думает, как говорит, и делает так. Это что же, все короли теперь такие?

Елена даже не заметила, как произнесла последние слова вслух.

– Не знаю, – покачала головой королева. – Не знаю, Еленушка. Я – такая. И Вацлав такой. Про остальных, которых Данек нашел, тоже могу смело сказать – да, и они такие. Мы все люди одной серии, одной обоймы. И по возрасту, и даже по росту… Он ведь моложе нас почти на десять лет, уже практически другое поколение, но он – тоже из наших. Такой же одержимый, как наши мужчины. – Это они такие, как он, это ведь он все устроил, промелькнула у Елены мысль. – Он все нам отдал, Елена. Нет у него ничего, понимаешь? Все отдал людям. И ничего не просит взамен.

– Господи, – выдохнула Елена, – да разве же можно так жить?!

– Только так и можно, дорогая. Только так. Смотри, какую он команду собрал. Как тащит это все наверх, к свету… И не на костях людей, а вместе с людьми и для людей, что невероятно, чудовищно важно… Вот как все повернулось…

Марина вздохнула и серьезно посмотрела на Елену, которая изо всех сил боролась с собой, чтобы не показать охвативших ее чувств.

Король и Майзель закончили обсуждать свои дела, и монаршая чета, так и не притронувшись к еде, уехала. Майзель с Еленой остались одни. Он испытующе взглянул на нее:

– Что-то тебе определенно нашептала величество. Как-то ты притихла…

– Раздавлена масштабом твоей персоны.

– Ну-ну. Что выросло… Вылезай из-под пьедестала, и пойдем чистить зубы. Ты устала, тебе нужно поспать.

– Знаешь, что самое во всем этом удивительное?

– Что?

– Что я с радостью тебя послушаюсь…

Он просто лежал, а Елена, засыпая у него на плече, чувствовала, как он просто гладит ее по спине, по волосам, и ей было так от этого хорошо, что ничего другого сейчас не хотелось. И она была так переполнена благодарностью к нему за это молчаливое понимание и ласку, что не заметила, как уснула.

Елена проснулась довольно рано для своего обычного режима. Майзель явно уже был давно на ногах, – мерил огромными шагами свою студию, держа возле уха телефон и что-то говорил, время от времени переключаясь между несколькими собеседниками, на двух включенных настенных экранах мелькало что-то… Она снова поразилась тому, как потрясающе он двигается. Какая-то чудовищная, мерцающая, нездешняя грация… Действительно, драконище, подумала Елена с улыбкой. Так, наверное, разворачивались на звук, издаваемый дичью, теплокровные ящеры мезозойских лесов… Вот только Елена не слышала при этом ни единого звука. Она села на кровати, даже не подумав прикрыться простыней, и улыбнулась. И Майзель, увидев розово-коричневые глаза ее сосков, споткнулся на полуслове и сложил телефон. Ага, злорадно и счастливо подумала Елена, я тебе покажу… И в ту же секунду до нее донеслось сразу множество звуков.

Поймав его взгляд, Елена улыбнулась снова и медленно-медленно, словно нехотя, потянула простыню к подбородку. Такую приятную на ощупь материю. Шелк, разумеется, подумала Елена. И опять пожалела его:

– Здесь тоже это есть?

– Что?

– Это поле, которое блокирует звуковые волны… Как у тебя в кабинете…

– Ах, это… Я часто использую эту штуку, когда веду всякие деловые разговоры.

– Да… На Матисса с Ван-Гогом, пожалуй, действительно мало что остается…

– Все для фронта, все для победы, – сказал по-русски Майзель. – Ну, я такой, ежичек. Что выросло, то выросло. Есть будешь?

– Нет. Я никогда не ем по утрам. То есть почти никогда… Кофе вот выпью.

– Как скажешь. Я еду в офис, ты можешь остаться или поехать со мной… Насколько я понимаю, тебе предоставили творческий отпуск…

– Подсматривал? Подслушивал?

– Это одна из моих непостижимых тайн – я всегда все про всех знаю.

– Ладно. Я поеду с тобой, все равно машину я на стоянке у тебя кинула. А там посмотрим. Иди, пожалуйста, мне нужно одеться и попудрить носик.

– Ах, прости, дорогая. Я жду на кухне…

Она быстро собралась и пришла к нему. Майзель колдовал у кофейного автомата. Услышав ее шаги, он мгновенно-упруго повернулся к Елене: