Поль Виалар - И умереть некогда

Он поцеловал ее в губы, и поцелуй этот оказался таким, как он и ожидал. Он не удивился, почувствовав нежность, страсть, которая родилась и в них обоих. И это было тем бесценнее, что у них все началось не так, как это бывает — не с безудержной вспышки желания, не с внезапного озарения, которое потрясает и сжигает, — у них чувства возобладали над чувственностью, и оба понимали, что между ними возникло что-то удивительное, действительно редкое, почти неземное. И вот они стояли, прильнув друг к другу, — мужчина, который забыл, что такое любовь, потому что у него не было времени ее познать, и юная девственница, которая знала любовь только в мечтах. Но даже если б до него она принадлежала тысяче других, это не имело бы значения, — для них все только начиналось.

Большая любовь — это слепая сила, и лишь некие, пока еще неведомые силы могут со временем на нее повлиять. Такой была и эта любовь, непохожая ни на какую другую. Пока только они двое знали об ее существовании, но скоро, самой своей силой, она неминуемо выплывет на свет. И тем не менее, по удивительному стечению обстоятельств, останется только их достоянием, потому что у обоих все связи с внешним миром порваны. Он сжег все мосты, покончил с прошлой жизнью и даже забыл, что эта жизнь вообще когда-то была. А она — у нее никого больше не было, ни родных, ни близких, у нее никогда не было ни друзей, ни подруг, поскольку бабушка не хотела ни с кем ее делить и собиралась выдать замуж много позже, когда волей-неволей придется передать заботы о внучке в другие руки, — впрочем, и говорила-то она об этом, лишь желая доказать себе, что это ее волнует, тогда как на самом деле была удивительной эгоисткой, настолько любившей, однако, свою внучку, что ее можно было за это простить. Словом, и Гюстав и Лоранс — оба были свободны и ничем не связаны, оба всецело принадлежали себе.

Только сочетание нежности и желания рождает настоящую, длительную любовь. Они поняли это, когда стояли, обнявшись, прильнув друг к другу, слившись воедино не только телом, но и душой. Немного погодя, не высвобождаясь из его объятий, она сказала:

— Я ничего о тебе не знаю и знаю все. Ты меня совсем не знаешь, но никто не будет знать меня лучше тебя. Я — твоя, можешь делать со мной, что хочешь. Я никогда никому не принадлежала, но готова принадлежать тебе, потому что я хочу, чтобы ты был счастлив, и потому что, по-моему, нет большего счастья для женщины, чем выполнить свое назначение. Я очень застенчива, но ложной стыдливости у меня нет. Я твоя раба и готова служить тебе. Я хочу чувствовать рядом твое тело, лежать с тобой в постели — в нашей постели. Хоть я и не сознавала этого, но мне давно хотелось мужских объятий — теперь я знаю, что этим мужчиной можешь быть только ты.

Он взял ее на руки и понес к разобранной постели, сверкавшей белизною, словно стол, накрытый для свершения некоего таинства. Осторожно снял с нее черное платье, раздел. И, прижав к себе ее обнаженное тело, понял, что всегда мечтал о такой женщине, которая была бы способна так любить, и что его новая жизнь с первых же шагов обретает смысл. Они легли рядом, и тела их слились. Она делала то, чего никогда не делала, но это были жесты любви, подсказанные и продиктованные любовью. А когда она чего-то не знала, она покорно отдавалась ему, и он наставлял ее осторожно, нежно, и из этой нежности родилось пламя — оно охватило их и унесло с собой. Ради этой одной минуты, — думал он, счастливый, умиротворенный, как никогда ранее, — уже стоило изменить жизнь, и теперь она могла длиться вечно. Сейчас он твердо верил в свое счастье, не сомневался в том, что крепко держит его, сжимает в руках и никогда не выпустит. Слепец, он и понятия не имел, что судьба, щедро наградив его, уже пустила в ход колесики механизма, который не знает пощады, что человек, даже если он изменит имя, даже если он изменит все свое существование, остается тем, чем он был.

А Лоранс — Лоранс тоже была слепа. Она еще не знала всей полноты счастья, какое приносит удовлетворенная плоть, — да и не сразу узнает, — но то, что она сейчас испытала, переполняло ее, и, видя, как счастлив Гюстав, она не желала ничего больше. Она тоже думала, что так будет длиться вечно, — думала с беззаботностью влюбленных, которые верят, что начало никогда не будет иметь конца. Для них обоих — и для нее в частности — не существовало мелочей жизни, которые пожирают то большое, то единственное, чему нет цены. Ослепленная любовью, она закрывала глаза на все остальное, забывая, что на свете есть еще заботы, и обязательства, и денежные затруднения, и болезни. Так, вслепую, двинулись они по дороге совместной жизни. Но можно ли иначе сделать первый шаг, и если бы не было такой силы, которая толкает вас на этот путь, если бы человек шел с открытыми глазами, зная обо всех западнях и засадах, которые поджидают его, разве он бы этот шаг сделал?

Они заснули рядом, прижавшись друг к другу. Проснулись они одновременно, и он видел, как она встала, пошла на кухню, вернулась с подносом, на котором дымился кофе. Они со смехом принялись уплетать холодное жареное мясо, со слоем жира в палец толщиной. Он смотрел на нее, благодарный, умиленный: Лоранс — настоящая женщина до кончиков ногтей.

Так прошло два дня. Время утратило свои измерения, то самое время, которое до сих пор, пока он был Жильбером Ребелем, летело мимо него. Она выходила только за покупками, потом возвращалась, и он снова овладевал ею. И всякий раз, отдаваясь ему, она испытывала все большую радость, всякий раз получала больше удовольствия, больше наслаждения.

Теперь им уже захотелось разговаривать.

— Я верующая, — сказала она, — но я знаю, что не согрешила, отдавшись тебе. Бог не может меня за это осудить.

— Я женюсь на тебе, — сказал он.

А сам в эту минуту подумал, что ведь он теперь Гюстав Рабо и ему придется пойти на хитрость, чтобы получить из Курпале бумаги для оформления брака, хотя мэр той деревушки во время Сопротивления уничтожал запись о смерти в актах гражданского состояния, чтобы скрывавшиеся могли воспользоваться документами покойных.

— Мы поженимся, если ты захочешь, — сказала она. — Тогда я буду чиста перед моей верой. Но даже если ты этого не сделаешь, совесть у меня все равно будет чиста. И если для спасения моей души этого недостаточно, для меня лично ничего другого не нужно.

Любить. Доверять друг другу. Да, для него начиналась новая жизнь!

Она стала рассказывать ему о себе:

— Я хочу, чтобы ты знал, кто я, из какой я семьи. Основное тебе уже известно.

Она рассказала ему о своих родителях, своем детстве. Он узнал, что жили они замкнуто, узнал об ее маленьких радостях и маленьких печалях. Потом — лицей, жизнь подле бабушки. И ожидание, нескончаемое ожидание — его. Она ничего от него не скрыла — рассказала и о юноше, которого встретила в Бейле во время зимнего спортивного сезона и в которого, как ей показалось, даже влюбилась, но очень быстро охладела, — еще прежде, чем он успел ее поцеловать, — после того, как вечером, немного выпив, он разговорился, и она увидела его в истинном свете: у Лоранc было такое ощущение, точно он вдруг сбросил кожу и она обнаружила, что скрывалось под ней.