Пэлем Вудхауз - Дживс, вы — гений!

Он умолк, не желая ворошить печальное прошлое, как можно было предположить, однако я понял, на что он намекает. Когда я исчез с яхты, он сразу смекнул, чьих это рук дело.

— А ведь он прав, Дживс, — вынужден был признать я. — Может быть, полицейское расследование ни к чему и не приведет, однако разговоров будет много, мы и опомниться не успеем, а весь свет уже будет знать, что сэр Родерик бродил ночью по округе с вымазанным сажей лицом. Все местные газеты подхватят эту историю. Услышит какой-нибудь репортеришко светской хроники, они вечно толкутся в «Трутнях», ушки на макушке, вынюхивают что-нибудь жареное о знаменитостях, и уж тогда пиши пропало, лучше бы старику Глоссопу отсидеть десяток-другой лет в Дартмуре или любой другой тюрьме.

— Нет, сэр, волноваться не стоит. Полицейские найдут арестованного в сарае. Я бы предложил занять место сэра Родерика вам.

Я обомлел.

— Мне?!

— Когда настанет время вести обвиняемого к его светлости, чрезвычайно важно — позвольте мне это особо подчеркнуть, сэр, — чтобы в сарае был обнаружен заключенный с черным лицом.

— Но я совсем не похож на старика Глоссопа. У нас разное сложение, я стройный и изящный, а он… впрочем, не хочу говорить ничего, что умалило бы достоинства человека, связанного с теткой моего старого друга узами, более нежными, чем… в смысле, поймите же, ведь при самом буйном воображении его не назовешь ни стройным, ни изящным.

— Вы забываете, сэр, что арестованного видел один только констебль Добсон, а его уста, как я уже сказал, будут немы.

Да, правда. Я и забыл.

— Так-то оно так, Дживс, но черт возьми, хоть я всем сердцем желаю подарить этому страждущему дому мир и покой, мне совсем не улыбается перспектива отсидеть пять лет за взлом в кутузке.

— Этого вам ни в коем случае не следует опасаться сэр. Строение, в которое в момент задержания пытался проникнуть сэр Родерик, — ваш собственный гараж, сэр.

— Нет, Дживс, погодите. Ну вы сами подумайте, вникните поглубже, призовите на помощь здравый смысл — чтобы я да безропотно позволил арестовать себя за попытку войти в свой собственный гараж, а потом тихо, как мышь, просидел всю ночь взаперти, в сарае? Разве кто-нибудь такому поверит?

— Этому должен поверить один только сержант Ваулз, сэр. Что может подумать констебль Добсон, не имеет значения, тем более что уста его будут немы.

— Ваулз ни за что не поверит.

— Еще как поверит, сэр. По-моему, он вообще считает, что вы имеете обыкновение ночевать в сараях.

Чаффи издал радостный вопль:

— Ну конечно! Он просто решит, что ты опять надрался.

Я надменно оледенел.

— Вот как? — сказал я, и если вы уловили в моем тоне что-то, кроме сарказма, я буду очень удивлен. — Значит, мне суждено фигурировать в анналах Чаффнел-Реджиса в роли горчайшего из всех известных пьяниц?

— Может быть, он подумает, что Берти просто чокнутый, — предположила Полина.

— Ну да! — подхватил Чаффи и с мольбой воззвал ко мне: — Берти, ведь все висит на волоске, неужели ты хочешь сказать, что тебе не наплевать на идиота, который считает тебя…

— …слегка придурковатым, — завершила Полина.

— Именно, — подтвердил Чаффи. — Я знаю, ты согласишься. Господа, это же Берти Вустер! Что ему какие-то мелкие временные неудобства, если надо спасти друзей? Он всегда готов прийти на помощь.

— Прийти? Нет, он бросается всем помогать без зова, — подхватила Полина.

— Сломя голову, не разбирая дороги, — вторил Чаффи.

— Я всегда считал его прекрасным молодым человеком, — сказал папаша Стоукер. — Помнится, именно так и подумал, когда познакомился с ним.

— И я так подумала, — сказала леди Чаффнел. — Он совсем не похож на нынешних молодых людей.

— Мне нравится его лицо.

— Мне всегда нравилось его лицо.

Голова у меня слегка закружилась. Нечасто я получаю такую великолепную прессу, еще немного — и я бы не выдержал напора этой грубой лести. Я сделал слабую попытку выставить ему преграду:

— Постойте, послушайте…

— Я учился с Берти Вустером в школе, — разливался Чаффи. — Люблю вспоминать те времена. Сначала в частной школе, потом в Итоне, а потом и в Оксфорде. И знаете, его все любили.

— За его необыкновенную отзывчивость и доброту? — спросила Полина.

— В самую точку: за его необыкновенную отзывчивость и доброту. За то, что он готов был в огонь и в воду, если надо помочь другу. Хотел бы я получать по фунту каждый раз, как он отважно брал на себя вину за чьи-то каверзы и проделки.

— Потрясающе! — воскликнула Полина.

— Ничего другого я от него и не ожидал, — сказал папаша Стоукер.

— И я не ожидала, — подтвердила леди Чаффнел. — Каков человек в детстве, таков он и в зрелые годы.

— Видели бы вы, какая отвага сверкала в его больших голубых глазах, когда разъяренный директор…

Я поднял руку,

— Довольно, Чаффи, — сказал я. — Остановись. Так и быть, я подвергнусь этому омерзительному испытанию, но при одном условии: когда оно кончится, я должен по-человечески позавтракать.

— Тебе подадут лучшее, что только можно найти в Чаффнел-Холле.

Я строго посмотрел на него.

— Копчушки?

— Целый косяк копчушек.

— Тосты?

— Высоченную гору тостов.

— Кофе?

— Кофейник за кофейником.

Я наклонил голову:

— Смотри же, ты обещал. Идемте, Дживс. Я готов следовать за вами.

— Благодарю вас, сэр. Вы позволите мне высказать соображение?…

— Да, Дживс?

— Из всех ваших поступков, сэр, это самый симпатичный.

— Спасибо, Дживс.

Никто не умеет так удачно выразить мысль, как он, я ведь говорил вам.

Солнце заливало маленькую столовую Чаффнел-Холла, меня за накрытым столом, витающего на заднем плане Дживса, скелеты четырех съеденных копченых лососей, кофейник, пустое блюдо, где лежали тосты. Я вылил в чашку оставшийся кофе, все до капли, и в задумчивости стал пить. Разыгравшиеся события не прошли для меня даром, другой, более серьезный и умудренный Бертрам Вустер поглядел сейчас на блюдо и, не обнаружив там ничего, перевел взгляд на услужающего.

— Дживс, кто сейчас в Холле повариха?

— Некая Перкинс, сэр.

— Отличные она делает завтраки, передайте ей мою похвалу.

— Передам, сэр.

Я поднес чашку к губам.

— Знаете, Дживс, ну просто как будто солнышко выглянуло после грозы.

— Удивительно удачное сравнение, сэр.

— А гроза бушевала нешуточная, согласитесь.

— Да, сэр, порой становилось очень неуютно.

— Именно, Дживс, как вы это точно сказали. До чего же неуютно мне было во время суда, я как раз об этом сейчас думал. Я, Дживс, льщу себя надеждой, что я человек сильный, мелким житейским передрягам нелегко вывести меня из равновесия. Но должен признаться: когда я предстал перед Чаффи в роли правонарушителя, я пережил очень неприятные минуты. Нервничал, волновался. А Чаффи такой суровый, величественный, истинный слуга Закона. Я не знал, что он носит очки в роговой оправе.