Дэвид Гудис - Любимая женщина Кэссиди

— Вы безусловно знаете, как надо водить автобус. Я в первый раз чувствовал себя в безопасности всю дорогу.

Этот человек как будто пришпилил ему на грудь яркую наградную ленту, и Кэссиди просиял от удовольствия. Он чувствовал, что держится прямее, грудь у него расширилась, плечи распрямились. Стоя и глядя, как его пассажиры выходят, он переживал нечто подобное давно прошедшим минутам, когда стоял рядом с большим четырехмоторным самолетом, уверенно и спокойно перелетев на нем океан и совершив образцовую посадку, стоял и смотрел, как выходят его пассажиры. Хорошее, надежное ощущение сделанной — и хорошо сделанной — работы.

Входя в здание истонского автовокзала, он обернулся и посмотрел на свой автобус. Он управляет прекрасным автобусом, компактным механизмом из передач, втулок, колес, который обеспечивает его работой, предоставляет возможность ежедневно трудиться и по-настоящему жить в этом мире. Он улыбнулся автобусу, окинув его благодарным любовным взглядом.

Днем было страшно жарко, слишком жарко для апреля и почти невыносимо душно. Но он не обращал на это внимания, уверяя себя, что день просто прекрасный. Из Истона в Филадельфию, круговой рейс, потом снова в Истон, часы текли быстро и гладко. Он солидно сидел за рулем, мысленно нежно беседовал со своим автобусом.

“Ну, давай-ка возьмем эту горку, давай-ка на сорока... Так, просто замечательно, а теперь поворот — легче — идеально... А теперь еще раз поворот. Здорово, парень, отлично справляешься, ты чертовски хороший автобус, великолепнейшая вещица на четырех колесах...”

Через ветровое стекло Кэссиди видел весеннюю зелень полей и холмов, яркую, желто-зеленую под солнцем. Один за другим до него долетали чудесные луговые ароматы, он различал запах жимолости, фиалок, терпкую свежесть листьев мяты. Восхитительные ароматы весны в долине Делавэра. Он смотрел на серебристое сияние сверкающей под солнцем реки на фоне ярко-зеленых склонов берега Джерси. Такие пейзажи всегда стараются изобразить на полотнах или заснять камерой. Но никто не способен видеть все это так, как он видит. Он видит все это так, что чувствует во рту вкус нектара. Ощущает все это с возвышенным и волнующим, полным, уверенным осознанием, что в конце концов и помимо всего прочего жить действительно стоит.

Это как бы вступало в благородное противостояние со всем отрицательным, грязным, испорченным, составляя самую суть надежды и тихой силы, спокойно отвергающей грязь и гниль на стенах многоквартирных домов, на булыжных мостовых портового района Филадельфии. Здесь, высоко на холмах и в долинах, смысл всего, чистый, светлый и безмятежный, заключался в стремлении вперед и ввысь, в тихом, но решительном утверждении, что на этой земле поистине есть сокровища, за которые не требуется платить, нужно лишь видеть, чувствовать, знать, что они означают.

Кэссиди смотрел на поля, на реку, на спокойный Делавэр. Тот же самый Делавэр, что течет через портовый район Филадельфии. У торговых причалов он грязный, издает вонь, которую называют “вшивым речным запахом”. Казалось почти невозможным, что это тот же Делавэр. Словно эта река текла не только в другом месте, но в другом времени. Словно этот пейзаж в верхнем течении Делавэра отражал ход времени. Словно Делавэр между Филадельфией и Кэмденом принадлежал далекому, давным-давно умершему прошлому.

Все действительно умерло, сообщил себе Кэссиди. Для него лично это старая история, недостойная воспоминания. Это уже не улицы, а ряды булыжных могил, где похоронены они все, где заглохли все крики, ругань, стук ударов кулаками, звон бьющегося стекла. С этим покончено, это прошло, будет быстро забыто. Так бывает, когда проезжаешь мимо дохлой собаки на мостовой с вылезшими наружу кишками, на миг чувствуешь жалость, потом едешь дальше и все забываешь.

Ему не понадобится много времени, чтоб забыть “Заведение Ланди”. Полин, Спана, Шили. И всех остальных. Он велел себе включить в этот список Милдред. Ладно, это очень просто. Всех, включая Милдред. Конечно, включая. Почему нет? Почему, черт возьми, нет? Включение Милдред доставило чистое удовольствие. Забыть Милдред — все равно что вырваться из шума, рева, ослепляющей жары бойлерной и очутиться в тихом месте на чистом, свежем воздухе.

Ибо Милдред принадлежит промежуточному периоду, вот и все. Промежуточному периоду падения, когда он сознательно опускался, яростно вышвыривая из своего существа все благородное. Он наказывал себя, глуша спиртное, и точно так же женился на Милдред в буйном безумном желании осквернить свою душу женитьбой на сквернословящей портовой шлюхе. Сам этот брак был издевкой, причудливым эпизодом, как на маскараде. Брачная церемония, тот самый момент, когда он назвал кольцо на палец Милдред, вспоминались как живо расцвеченная карикатурная обложка журнальчика ужасов. Сцену обрамляет пылающий балдахин, вместо пола — горящие угли. Там были подружки невесты в облегающих ярко-красных атласных нарядах, с рогами. Невесту отдавало замуж тощее ухмыляющееся чудовище, которое тыкало в жениха огромной трехзубой вилкой. Жених улыбался и просил чудовище продолжать, испытывая большое удовольствие.

Дорога впереди за ветровым стеклом поворачивала, выплыл склон холма и заслонил Кэссиди вид на реку. Холм усыпали одуванчики и маргаритки. Это был прелестный холм, и тут, подняв глаза вверх по склону, он увидел огромный рекламный щит с обращенным ко всем призывом пить виски определенного сорта.

В восемь сорок, когда Кэссиди завершил последний рейс из Истона, небо потемнело, взошла полная яркая луна. Выходя из трамвайчика на углу Первой и Арч, он ощутил мягкость вечера, почуял бриз, освежающий и очищающий воздух от удушливой жары, и решил, что неплохо было бы прогуляться с До-рис в парке.

Он направился к ее дому, думая, как они замечательно пообедают вместе. Вполне возможно, она приготовила ему еще один превосходный обед, а если нет, он ее поведет в хороший ресторан, а потом они пойдут в парк Фэрмаунт, пройдутся вокруг фонтана рядом с музеем Парквей. Погуляют, а когда устанут, сядут на скамеечку, наслаждаясь вечерним ветерком.

Но сперва, до обеда, он нальет в ванну воды, влезет и хорошенько намылится. Ему безусловно нужна ванна. Тело под шоферской униформой спеклось от пота и грязи. Он с наслаждением предвкушал ванну, потом бритье, потом чистую рубашку...

И прищелкнул пальцами, вспомнив, что вся его одежда и вещи находятся в спальне квартиры на втором этаже. Стал гадать, там ли в данный момент Милдред. Объявил себе, что не имеет значения, там она или нет. Он вправе, черт побери, забрать свою одежду. Только, может, она опять начнет драться, а ему этого определенно не хочется. Он сжал губы. В ее интересах не затевать очередную бузу. Черт возьми, лучше ей с ним не связываться. Есть предел его терпению по отношению к этой дрянной шлюхе. По правде сказать, он и так уже чересчур много вытерпел на углу улицы нынче утром. Если вечером она снова начнет, ей придется ходить в бинтах. Ладно, пускай начнет. Пусть будет дома и поджидает его. Пускай только начнет.