Грин Грэм - Конец одного романа

Заметив, что Генри поддается, я бестрепетно солгал:

– У нас нет совершенно никаких оснований думать, что она обратилась.

– Правда, сестра сказала…– начал Генри, но я не дал ему кончить:

– Она бредила перед смертью. Отец Кромптон сказал:

– Я бы никогда не посмел вмешаться, мистер Майлз, если бы у меня не было серьезных оснований.

– За несколько дней до смерти,– сказал я,– миссис Майлз написала мне. Когда вы ее видели?

– Примерно тогда же. Дней пять-шесть назад.

– Очень странно, что она об этом не пишет.

– Возможно… да, возможно, она не вполне доверяла вам.

– Возможно, вы спешите с выводами. Многие интересуются вашей верой, расспрашивают о ней, но совсем не собираются стать католиками.– Я быстро обернулся к Генри: – Глупо все менять. Распоряжение отдали, народ пригласили. Сара не была фанатичной. Кто-кто, а она бы не хотела никого беспокоить из-за прихоти. В конце концов,– я глядел на Генри,– все может быть вполне по-христиански. Конечно, Сара не христианка. Мы не видели никаких признаков. Но вы дадите отцу Кромптону денег на мессу…

– Не нужно. Я утром отслужил. Он впервые шевельнулся, повел рукой, словно увидел, что покачнулась стена, и пригнулся, хотя бомба уже упала.– Я буду поминать ее каждый день.

– Спасибо, отец,– с облегчением сказал Генри, как будто это все улаживало. И подвинул сигареты.

– Не совсем удобно говорить это, мистер Майлз, но, видимо, вы не понимаете, какой хороший человек ваша жена.

– Я ее очень любил,– сказал Генри.

– Многие любили ее,– сказал я.

Отец Кромптон взглянул на меня как учитель, которого перебил самый сопливый ученик с задней парты.

– Быть может, недостаточно,– сказал он.

– Что ж,– сказал я,– если вернуться к нашей теме, переиграть уже нельзя. Потом, это вызовет толки. Вы не хотите толков, Генри?

– Ни в коем случае!

– В «Тайме» есть объявление. Пришлось бы писать снова. Люди замечают такие вещи. Пойдут сплетни. Вы не кто-нибудь, Генри. И телеграммы придется посылать. Многие отправили в крематорий венки. Вы понимаете…

– Не совсем.

– То, о чем вы просите, неразумно.

– Мне кажется, мистер Бендрикс, у вас очень странная система ценностей.

– Вы же не верите, что кремация не даст телу воскреснуть?

– Конечно, не верю. Я свои доводы привел. Если мистеру Майлзу их недостаточно, говорить не о чем.

Он встал, и только тут я увидел, как он уродлив. Сидя он хотя бы казался величественным, но у него были слишком короткие ноги. Он был маленький и словно бы отошел куда-то далеко.

Генри сказал:

– Если бы вы пришли чуть пораньше, отец… Прощу вас, не думайте…

– Я ничего плохого не думаю о вас, мистер Майлз.

– Наверное, думаете обо мне? – с вызовом спросил я.

– Не беспокойтесь, мистер Бендрикс. Вы уже не можете ей повредить. Наверное, наслушавшись исповедей, легко опознать ненависть. Он протянул Генри руку, повернувшись ко мне спиной. Я хотел сказать: «Вы неправы. Не ее я ненавижу. И насчет Генри вы ошиблись. Он развратил ее, не я». Я хотел себя защитить: «Я любил ее»,– но ведь, наслушавшись исповедей, они умеют различить и любовь.

– Следующая – Хампстед,– сказала Сильвия.

– Вам надо к матери?

– Я выйду на Голдерз-Грин, покажу дорогу. По вторникам я к ней не хожу.

Она проводила меня до станции и хотела уйти. Я все удивлялся, зачем она так беспокоится. Никогда не видел в себе ничего, что может понравиться женщинам, а теперь – тем более. Горе и досада – как ненависть, человек становится уродливым от жалости к себе. И каким эгоистом к тому же! Я не мог стать для Сильвии учителем, я ничего не мог ей дать, но я боялся того, что меня ждет в ближайшие полчаса. Если я буду один, за мной будут шпионить, пытаясь понять, кем я был Саре, кто кого бросил. С красивой Сильвией – дело другое.

– Как же я пойду, я так одета!..– запротестовала она. Я видел, что она польщена. Я знал, что могу увести ее от Уотербери. Его карта бита. Если я захочу, он будет слушать Бартока один.

– Мы станем сзади,– сказал я.– Может быть, вы просто шли мимо.

– Спасибо, хоть черные,– сказала она про брюки. В такси я положил ей впрок руку на колено, но дальше действовать не хотел. Труба в крематории дымилась, на посыпанных гравием дорожках полузастыли лужи. Навстречу шло много людей, с других похорон, и вид у них был такой бодрый, словно они сбежали из скучных гостей.

– Вот тут,– сказала Сильвия. Вы хорошо знаете эти места.

– Папу хоронили, два года назад.

Когда мы пришли в часовню, все расходились. Расспросы про поток сознания слишком задержали меня. Боль как-то странно, условно меня кольнула. Я так и не увидел мертвую Сару и тупо подумал, что это ее дым стлался над пригородными садами. Генри шел один, ничего не различая; он плакал и меня не заметил. Других я не знал, кроме Мэллока, тот был в цилиндре. С неудовольствием взглянув на меня, он быстро прошел мимо. Человек пять были, видимо, чиновниками. Был ли среди них Данстан? Но это не очень важно. С мужьями шли жены. Кому-кому, а им церемония понравилась, я понимал это даже по их шляпам. Когда Сары нет, женам как-то легче.

– Простите,– сказала Сильвия.

– Вы не виноваты.

Я думал: «Если бы мы ее набальзамировали, женам никогда бы не знать покоя. Их можно было бы сравнивать и с мертвым телом».

Вышел Смитт и быстро зашлепал по лужам, ни с кем не заговаривая. Какая-то дама сказала:

– Картеры нас пригласили на уик-энд.

– Уйти мне? – спросила Сильвия.

– Нет, нет,– сказал я.– Мне с вами лучше.

Я подошел к часовне и заглянул туда. Дорожка к печи была сейчас пуста, одни венки вынесли, другие вносили. В углу молилась старая женщина, словно актер из другой пьесы, оказавшийся на сцене, когда вдруг подняли занавес. Сзади послышался знакомый голос:

– Печальная встреча, сэр. Рад вас встретить там, где все обиды кончаются.

– И вы тут, Паркие! – воскликнул я.

– Увидел объявление в «Тайме», сэр, и отпросился у мистера Сэ-виджа.

– Вы всегда провожаете досюда своих подопечных?

– Она была очень хорошая, сэр,– с упреком сказал он.– Как-то она спросила у меня дорогу. А у них, на этой вечеринке, дала мне бокал хереса.

– Южноафриканского? – жалобно спросил я.

– Не знаю, сэр, но как она его давала… Мало таких, как она. И мальчик, он тоже… Все время о ней говорит.

– Как он?

– Хворает, сэр. Совсем расхворался. Живот болит.

– Врач был?

– Нет еще, сэр. Я верю в природу. До поры до времени, конечно. Я оглядел чужих людей, знавших Сару, и спросил:

– Кто они, Паркие?

– Девицу я не знаю, сэр.

– Она со мной.

– Простите. Вон сэр Уильям Мэллок.

– Его я знаю.

– Джентльмен, который обошел лужу,– начальник отдела.

– Данстан? • – Именно, сэр.

– Сколько вы знаете, Паркие!