Кихару Накамура - Исповедь гейши

«Да, я и не знала, что сзади есть еще лестница», — пронеслась в голове мысль, когда мы поднимались. В конце лестницы находилась небольшая, прелестная комната.

— Вот мы и на месте.

Окацу открыла раздвижную дверь необычно малой для этого дома комнаты, размером всего шесть татами. Я думала, что здесь имеются лишь большие банкетные помещения. И увидеть здесь столь небольшую комнату было для меня неожиданностью.

Мой взгляд упал на настенные свитки, которые обычно встречаешь на чайной церемонии. Внизу мирно стояла небольшая корзина с белыми камелиями. Тот же запах, что прошлым вечером я ощутила в комнате хозяйки, наполнял собой и эту комнату, а за маленьким столиком в подбитом ватой домашнем кимоно сидел незадолго до этого исчезнувший министр.

Втолкнув меня в комнату, Окацу сказала: «Ну вот, желаю повеселиться!» — после чего задвинула дверь и удалилась.

Вообще-то я не испытывала никаких затруднений при общении с незнакомыми посетителями, но в этот вечер мой язык отказал мне, и я не произнесла ни звука.

— Ты ведь не пьешь? — Министр налил себе сам. Я вся дрожала и едва сдерживала свое волнение.

В ушах звучали слова хозяйки о том, что «если хочешь стать видной гейшей, нужно, чтобы тебя лишил невинности высокопоставленный человек».

«Ну, хорошо, мне следует заморочить ему голову», — решила я.

Пока я сидела здесь молча, мысли мои прояснились.

Министр встал и раздвинул дверь в соседнее помещение. Мой взгляд упал на освещаемое приглушенным светом бумажного фонарика красное покрывало с решетчатым рисунком.

— Подойди-ка ко мне. Министр опустился на футон.

— Я должна вам кое-что сказать. — Мои губы так дрожали, что я едва выдавливала слова.

— Что случилось? Что тебе надо мне сказать?

Я стала на колени перед министром, сложив как полагается руки.

— Я уже не ребенок и знаю, о чем идет речь, — начала я как можно спокойней.

— Ни о чем не думай. Успокойся и раздевайся! — И сам стал спокойно снимать с себя кимоно.

— Погодите. Если вы сделаете это со мной сегодня, я всю свою жизнь буду ненавидеть вас. Ведь я вас совсем не знаю.

Слезы брызнули у меня из глаз.

— Ну, ну, что же ты за глупышка. Ведь бывают же и заранее оговариваемые браки. Даже не знавшие прежде друг друга мужчина и женщина живут всю жизнь вместе.

Он не походил на наивного человека. Он заботливо взял мою руку, и я не отстранилась.

— Когда я лучше узнаю вас и увижу, что вы хороший человек, то сама попрошу вас сделать меня женщиной. Но сейчас об этом не может идти и речи… — И я горько заплакала. — Если же мне придется всю жизнь ненавидеть вас, вам это тоже не будет приятно… Я думаю иначе, нежели другие гейши. Для меня нет особой чести лишиться девственности благодаря какому-то министру. Всю свою жизнь я буду питать к вам отвращение, которое никогда не покинет меня, — рыдая, говорила я.

— Так уж плохо это для меня ?

— Да, ведь ужасно знать, что кто-то вас всю жизнь ненавидит. Представьте: вас всю жизнь ненавидит какая-то девушка! Это просто ужасно, — с жаром говорила я.

При этих словах он пристально смотрел на меня, а затем стал натягивать на себя уже наполовину снятое кимоно.

— Ну, хорошо, хорошо, сдаюсь. Пусть будет по-твоему. Мне вовсе не хочется, чтобы кто-то ненавидел меня. Глупому Мицути Тюдзо впервые в жизни пришлось перед лишением девушки невинности получить настоящую взбучку. Мне очень жаль, прости.

Когда я смотрела на покрытый пятнами лоб министра, то заметила его вдруг потеплевшие глаза.

«Все же он довольно славный», — подумалось мне. Тогда я поняла, что люди ведут себя так, как к ним относятся — плохо или хорошо.

— Ну, вот и славно, прекращай плакать. Если ты уйдешь сейчас, это насторожит хозяйку и Окацу. Поэтому поболтай еще немного со мной.

Хотя я все еще страшилась его, но он уже не представлялся мне столь плохим, так что я почувствовала облегчение и успокоилась. Вытерев слезы, я стала рассказывать то, что приходило на ум. Я поведала ему о своей жизни: как каждое утро беру в школе уроки английского языка, выполняя массу домашних заданий, но поскольку вечером наши иностранные посетители во время банкета часто помогают мне в этом, я оказалась лучшей ученицей в классе; как бывает неловко, когда меня из школы вызывает слуга, чтобы сообщить о моем участии в той или иной встрече, и мне приходится выдумывать болезнь или смерть кого-то из домашних.

Министр с любопытством меня слушал. Я не утерпела и рассказала ему также, что коплю деньги на английскую печатную машинку, поскольку хотела после третьего семестра брать уроки машинописи у японской учительницы, мисс Мэри Янагавы, родом из Англии.

Министр слушал, иногда что-то бормоча про себя и кивая.

— Занятия в школе начинаются, разумеется, рано. Ну, ступай теперь с богом. Только ничего не говори, если Окацу на выходе спросит о чем-нибудь. Я все улажу. — Он вынул из бумажника купюру в сто йен (сегодня это примерно двести тысяч йен). — Вот, положи в свою копилку на пишущую машинку. — Он сунул деньги в вырез кимоно.

Как видите, не зря я ему все рассказала.

Когда я спустилась, ко мне устремилась Окацу.

— Ну, как? Остался доволен министр? — набросилась она на меня.

Мне показалось, что министр остался вполне доволен в ином плане, и мне вспомнилось, как он предупредил меня, чтобы при встрече с Окацу я держала язык за зубами. Поэтому я только утвердительно кивнула, отвечая на ее вопрос, вызвала рикшу и быстрей направилась домой.

Этой ночью я не сомкнула глаз. После случая со мной министр, пожалуй, так расстроился, что больше не предпримет ничего, что могло бы вызвать ненависть к нему со стороны какой-нибудь девушки. По крайней мере, он наверняка осознал весь ужас того положения, когда тебя всю жизнь кто-то ненавидит.

На следующий день к оками-сан из «Томбо» пожаловала моя бабушка с гейшей из администрации. Они принесли ей чек на получение товара — так сказать, долг платежом красен — и извинились.

Когда я позже встречала на каком-либо торжестве самого министра, он всякий раз подзывал меня к себе: «Посиди со мной». Даже если рядом были высокопоставленные гейши, я всегда садилась непосредственно возле него, и он, совершенно не смущаясь, объяснял присутствующим: «Это юное создание дало мне от ворот поворот».

Если бы тогда я проявила слабость и, несмотря на все свои слезы, уступила, то, похоже, всю жизнь чувствовала бы себя оскверненной… Мне действительно повезло. Конечно, здесь во многом я обязана министру, проявившему великодушие и понимание, и даже теперь, по прошествии многих лет, с благодарностью вспоминаю его.

Настала пора рассказать немного о своем детстве.