Джойс Оутс - Сад радостей земных

– Какая она была?

– Не знаю. Как описать человека? Я никого не умею описать. – И прибавил: – Волосы у нее темные.

– А-а.

– Это уже давно было. Она со мной развелась.

– Развелась?

Очень странное слово, очень казенное, поневоле начинаешь думать про полицию, про суд и судей. Клара во все глаза уставилась на Лаури, точно хотела разглядеть, что переменил в нем этот развод.

– А теперь ты ничего, всем доволен? – спросила она.

Лаури засмеялся. В углах рта у него морщины. На миг закружилась голова: чужой человек! Кто он такой?

– Это зависит от тебя, лапочка.

– Да чего тебе от меня надо? Подлец ты! – горько сказала Клара. – Я теперь не сама по себе, у меня ребенок. И я выйду замуж.

– Вот это мило.

– Да. Он на мне женится.

– Когда же свадьба?

– Ну, попозже. Через несколько лет.

– Когда?

– Когда помрет его жена.

Лаури ухмыльнулся, хотя ничего смешного тут не было.

– Так, значит, ты сидишь тут и ждешь ее смерти? В городе говорят, она хворая, но она хворает уже десять лет. Хочешь ждать еще десять лет?

– Мне тут хорошо.

– Хорошо торчать вот так одной?

– Я не одна, черт возьми совсем. У меня есть Кречет. И Ревир тоже, – прибавила она. – Мне сроду больше ничего и не надо было, только дом, свой дом, чтобы все устроить по-своему. У меня и собака есть, и кошки… И цветов сколько… и вот занавески я сама шила…

– Это все очень мило, Клара.

– Ага, мило, – подтвердила она. И отпила из горлышка. – Ты у меня ничего этого не отнимешь.

– Ты можешь сама все это бросить.

– А Кречет?

– Он поедет с нами.

– Куда ж это ты собрался? Ишь какой умный. Всегда у тебя свои планы, всегда ты знаешь, куда едешь. – Клара стиснула зубами горлышко бутылки. Лаури смотрел на нее так, словно вдруг, после стольких лет, пожалел ее, пожалел – и сам удивился. – Ты сегодня здесь, а завтра там, прикатил и опять укатил, я ни про что больше думать не могу, только про тебя, а ты взял и укатил – и крышка… И черт со мной. Никого не признаешь, только себя одного.

– Не надо злиться, лапочка.

– Стервец ты, только о себе и думаешь, что, неправ да? Взял и укатил, бросил меня, а теперь вон явился – сколько это прошло, четыре года? А я, значит, люби тебя, езжай с тобой… может, опять на три дня на побережье? А потом ты подвезешь нас с малышом обратно и дашь пинка под зад…

Лаури откинулся на спинку кресла. Лицо у него было усталое.

– Я не так о тебе думал, лапочка, – сказал он. Понимаешь… я думал, что не на такой женщине женюсь.

– Сама знаю.

– Мне надо было другое, лапочка. С тобой нельзя было поговорить.

– А с той, в Мексике, можно было, да?

– Да.

– Может, поэтому ты ее и бросил? Раз она уж так тебе по вкусу, езжай и отыщи ее, – в бешенстве сказала Клара.

– Она мне не нужна.

– А я на кой черт тебе сдалась?

– Я устал разговаривать.

– Чего? Как это?

– Я устал говорить и думать, как она. Устал думать.

Клара опять поднесла к губам бутылку – только бы одолеть эту мерзкую, ненавистную дрожь. Чувство такое, словно собственное тело отдаляется от тебя, выходит из твоей власти и не желает больше слушаться.

– Я тогда вступил в армию, лапочка, – сказал Лаури. – Вернулся в Штаты и пошел добровольцем, как раз вовремя.

– Это как же?

– Побывал в Европе – знаешь, где Европа? Мне нужен человек, который этого не знает.

Лаури сказал это без улыбки. Погладил локоть Клары, плечо; она не отстранилась, следила, как движется его рука по ее загорелой коже. Пальцы его поросли светлыми волосками, и ей показалось – она их помнит, да-да, ей знаком каждый волосок. Ногти у него крепкие, в молочно-белых крапинках и не совсем чистые. Лаури посмотрел пристально, удивленно:

– Ты очень изменилась, Клара. Теперь ты настоящая женщина.

Она отвела глаза.

– Я понимаю, почему он тебя любит. И не осуждаю его. Но он женат, у него семья… он ничего не сможет для тебя сделать. Ты и сама понимаешь. Ты никогда не сможешь войти в его дом, у тебя нет с этими людьми ничего общего. Он на тебе не женится.

– Заткнись.

– Клара, ты же знаешь, я прав.

– Он меня любит. И какое твое дело…

– Но сидеть тут и ждать чьей-то смерти… ждать, чтобы умерла женщина, которую ты даже не знаешь.

– Не знаю, а все равно ненавижу! – вскинулась Клара.

Это его позабавило.

– Как же можно ненавидеть, если ты ее не знаешь?

– Когда она умрет, он на мне женится.

– И тебе правда хочется стать его женой?

– Хочется.

– Не верю.

– Ну и пошел к чертям! И откуда ты такой взялся? Тебе все подавай готовенькое… даже сына, вон такого мальчонку – и то подавай. Верно? – Она задохнулась, испытующе поглядела на Лаури. Казалось, вот сейчас случится что-то ужасное, непоправимое.

– Ну, раз это твой ребенок… – неопределенно сказал Лаури, и от этого им словно стало немного полегче друг с другом. – Спокойный мальчуган, тихий.

– Он крепкий и растет быстро. И смекалистый.

– Я сразу увидал, что это твой сын…

– Лаури, ты зачем приехал?

– Я давно собирался. Я ведь тебе писал, ты получила письмо?

– Какое письмо?

– Из Мексики.

– Никакого я письма не получала.

– Уж наверно, получила.

– Нет, не получала.

– Что же, этот негодяй не отдал тебе?..

– Нет. – Клара закрыла глаза руками. – Про что ж ты писал, про свою жену? Приглашал на свадьбу? – Опустила руки, посмотрела на него в упор. – Ты писал, правда? Уж и не знаю, верить тебе или нет… Женился там, и вообще…

– Не надо быть такой ревнючей, лапочка. Столько времени прошло, а ты все такая же ревнючая.

– Ничего не ревнючая. Плевать я хотела.

– Мне казалось, что мне нужна женщина совсем другого склада, вот и все. Вы с ней так не похожи, что дальше некуда… лапочка, если б ты была рядом, ни один мужчина и смотреть бы на нее не стал. Но я думал, мне кое-что другое надо, а оказалось, совсем мне это не нужно.

– А теперь тебе, значит, нужно дурочку, чтоб не умела говорить и не приставала, – сказала Клара. – Такую нужно, чтоб переспал с ней и забыл, верно? И ты знаешь: когда бы ни приехал, тебе всегда рады, так какого еще черта? Она-то тебя враз выгнала.

– Неправда.

– Хороши муж с женой, черт возьми!

– Не надо так сердиться, Клара.

– А я не сержусь.

– Допивай-ка свое пиво.

– Не хочу. С души воротит.

Лучше вот так держаться, грубить, это его немножко смешит. Она не решалась подолгу смотреть ему в лицо. Все равно как смотреть на огонь, на ослепительно яркий свет: миг – и посередине всплывет темное пятно, и тогда уже вовсе ничего не увидишь.

– Так вот, я ее оставил, вернулся в Штаты и пошел добровольцем в армию. Был в Англии, потом во Франции. Когда-нибудь я тебе расскажу, что там случилось.

– И ты все время там был?

– Два года.

– В армии? Это правда?

– Ну конечно.