Юрий Перов - Заложники любви

Представляешь, Зверева, какая я свинья, если только сегодня, 28 июля, вспомнила, что начала тебе письмо. Перечитала начало и решила ничего не менять. Пусть останется, как исторический документ о том, какая я была дура… Я прервала письмо в тот момент, когда пришел Ираклий. Я его теперь зову Ира…

В тот день я тряслась, как дурочка. Он вдруг приходит не один, а со своим дядей Леваном. Такой большой, усатый и молчит, а вид как у главаря шайки. Когда он двинулся на нашего хозяина Анатолия Федоровича, я подумала: все! Сейчас душить будет! А они обнялись и стали целоваться. Здесь все мужчины при встрече целуются. Оказывается, этот дядя Леван и Анатолий Федорович знакомы. Оказывается, они оба «самые уважаемые люди в Сухуми». Тут, конечно, началось…

Они привезли ящик шампанского, полвечера извинялись, что пришли без приглашения, но для этого есть причина, о которой будет объявлено позже… А на меня — ноль внимания. Дядя, тот один раз посмотрел и отвернулся, и физиономия каменная — ничего не поймешь. И тут я, дура, облегченно вздохнула…

Честно говоря, я испугалась, когда Ира сказал, что придет в гости… Ну, как мне его объяснять? А тут вижу, что ничего объяснять не надо, и успокоилась. Только, как потом выяснилось, — зря. Но буду по порядку.

Значит, перезнакомились все, сели за стол и началось… Пили за всех. Начали, конечно, с нас. Потом за дядю Левана, потом за хозяев, потом слово попросил дядя Леван и начал что-то хитрое гнуть про детей… Постепенно подобрался к Ираклию. Я аж покраснела. Рассказал, какой он примерный мальчик, как «почытаэт» папу и маму и бабушку; какая у него приличная семья; как он поедет в этом году учиться в Москву и будет, как папа… Я написала всего 10%. Они так длинно все говорят. Рюмку держать устанешь. А выпить нельзя и поставить нельзя. С этим у них строго.

Потом встал Ираклий. Он сперва рюмку поднял, потом поставил и посмотрел на дядю и спросил:

«Можно я так скажу, без вина?» Дядя кивнул. Знаешь, Зверева, дальше я постараюсь написать тебе слово в слово, как помню. Писать буду, разумеется, без акцента, потому что все это очень серьезно.

Зверева, я влипла в очень серьезную историю. Видишь, за все письмо про А. ни разу даже не вспомнила… Это о многом говорит… О нем я еще напишу, но завтра, а сегодня больше не могу. Сегодня мы были в самшитовой роще, ловили рыбу на море, ели шашлыки и еще много, много было всего… Устала. Слипаются глаза. Бай-бай, Зверева!

Ну вот, совсем другое дело! Провалялась до 9 часов. Ира придет в 11, есть время наконец закончить это многострадальное письмо. Итак, слушай, Зверева. Почему слушай? Неважно…

Ираклий поднялся и заговорил, обращаясь к моим предкам: «Никто не знает, сколько он проживет. Никто не знает, что с ним будет завтра. Тем более трудно загадывать на много лет вперед. Но я очень хотел бы, чтобы ваша дочь была моей женой. Я понимаю, сейчас об этом рано говорить. Жалко, что тут нет моих родителей… Но я прошу поверить, что мои чувства никогда не победят моего уважения к вашей дочери и к вам. Может быть, жизнь распорядится по-своему, может быть, ваша дочь не сможет полюбить меня. Это не обидит меня, я все равно буду благодарен судьбе за то, что встретил ее. Мои слова могут показаться вам преждевременными, но поверьте, я сам не знал, что способен говорить такие слова. Сейчас я вас прошу только об одном — разрешите быть ей старшим братом. До тех пор, пока она не вырастет и сама не распорядится своей судьбой. До тех пор, пока вы не отдадите ее мне в жены». И сел.

Потом поднялся, покраснел, поднял рюмку и сказал: «За вашу прекрасную дочь». И выпил. А дядя поцокал языком и сказал предкам и Анатолию Федоровичу: «Хорошо сказал, да? Мужчина!» А мой предок наклонился к матери и прошептал: «Мать, это что же, Тинку сватают, что ли?» А мать заплакала.

Видишь, стержень кончился. А карандаш только красный. Куплю новый стержень, напишу новое письмо. Прощай, моя радость!

P.S. Загорела я, как слон! Шкуру уже полностью сменила. А море все-таки ничего… Как там А.? Пиши: Сухуми, Главпочтамт, до востребования, Сапожниковой Валентине Валентиновне.

7 августа 1978 г ., Сухуми

Зверева! Я влипла! Это какой-то ужас! Когда ты получишь это письмо, я уже, наверное, буду ехать домой, но, как говорил Л.Н. Толстой, «не могу молчать!»

Ха-ха-ха! Я только что подумала, что ты подумала, что я влипла в известном смысле… Не пугайся, с этим делом все нормально, даже наоборот, но неизвестно еще, что хуже.

Когда мы только познакомились с Ираклием, он мне даже понравился… Я тебе писала, что он очень красив. Но теперь я всю его красоту просто видеть не могу!

Начали мы с ним встречаться. Он ведет себя скромно и вполне прилично. Хорошо, думаю, поначалу воспитанный молодой человек и должен так себя вести. Не всем же быть такими нахалами, как наш Игорек Спиридонов… Но, представляешь, Зверева, он до сих пор меня даже в щеку не поцеловал! Я уж и так садилась и этак, и придвигалась. Мне кажется, что ему это вообще не нужно. Он даже незаметно отодвигался от меня. Похоже, что он свое обещание быть мне только старшим братом понимает слишком буквально…

Вот такие дела, Зверева. Но это было бы полбеды. Ведь он мне не очень нравится. Я, наверное, могла бы им увлечься, но он сам для этого ничего не сделал. Наоборот, он взял на себя какую-то дурацкую роль няньки. Представляешь, Зверева, он запрещает мне курить! И я, как дура, вынуждена ему подчиняться, потому что он вошел в контакт с моими предками. А те рады кому угодно спихнуть своего ребенка.

Все дни и вечера мы проводим с ним. Это, Зверева, хуже, чем с матерью! Гораздо хуже! Та еще хоть что-то в состоянии понять и не звереет (прости за каламбур, Зверева), когда на меня кто-то посмотрит. Ей это даже приятно… А этот сразу хватается за воображаемый кинжал. Лицо у него делается серое, как штукатурка. Можешь ты себе это представить?

А успехом я здесь пользуюсь фантастическим. Ираклий уже несколько раз затевал из-за меня драки. И один раз даже подрался с какими-то приезжими. А местные его почти все знают.

Не скрою, Зверева, это очень приятно, когда из-за тебя дерутся, вообще приятно иметь успех, но очень противно, когда не можешь им воспользоваться. Пойми меня правильно — всех этих галантерейностей, знаков внимания, ухаживаний, угощений, подарков, путешествий, культурных мероприятий мне за глаза хватает. Просто в печенках у меня эти мероприятия. В широте и щедрости Ираклию не откажешь, но хочется чего-то другого…

Да, кстати, он подарил мне клевые вельветовые джинсы фирмы «Леви Страус» песочного цвета. Говорит, что купил сестренке, но они ей малы. Наверное, выдумывает, но я верю. И предки мои верят. Они настолько уверены в его безобидности, что приняли подарок и глазом не сморгнули. Все это было им так преподнесено, что это мы ему сделали одолжение, просто выручили его, просто невозможно было не помочь ему в беде…