Петр Проскурин - Число зверя

Тут гость, не выдержав, смиренно опустил глаза, поджал губы, вздрагивающие от сдерживаемого смеха, и несколько раз кивнул.

— Грех, грех, княгинюшка, непростительный, — подтвердил он. — Но я вам, так и быть, прощаю, это у вас от щедрого сердца, а здесь же какой грех?

— Значит, новая жизнь, — сказала хозяйка, молчаливо, одним взглядом, поблагодарив своего гостя за отпущение грехов; в ней уже началась иная, напряженная работа, в голосе прорезалась ирония, во взгляде появилось нечто жесткое. — Значит, из грязи да прямо в князи? Знаменитая жена красавица, знакомство на самом верху, приемы, путешествия, цветы и овации? Уж не размечтался ли ты, как новый Савва Мамонтов, открыть свой собственный театр и возить свое диво по всему свету на гастроли?

— Мария Николаевна, княгинюшка…

— Да что княгинюшка, что княгинюшка! — взорвалась хозяйка, и лицо у нее сделалось злым и неприятным, в нем проступила глубокая старость и бессилие перед этой непреодолимой силой разрушения. — Помолчи, послушай, ты еще мокрогубый щенок и больше никто. Я тебе сейчас всю правду скажу, не обижайся, Сереженька. Так не бывает, как ты задумал, ведь ты умный, в этом недостатке тебе не откажешь. Будь ты мне безразличен, я бы тебя не искала, у меня свой дальний смысл был, я хотела тебе свое дело передать, всю тайную Москву на ладошке преподнести — бери и володей! А это такая сила, перед которой ничто не может устоять… Мы бы твои всякие там детские шалости — ф фу у! — дунули бы и развеяли, следа бы от них не осталось. А теперь, Сереженька, страшно мне стало… Сиди, сиди, соберись, пожалуйста, и послушай, авось и пригодится.

— Какая артподготовка, — усмехнулся Сергей Романович, глядя на хозяйку с удивлением и недоверием. — Слушаю, и очень очень внимательно.

— Мой тебе совет, Сереженька, немедленно все бросить и годика на два исчезнуть, лечь где нибудь на донышко, — не стала больше ходить вокруг да около Мария Николаевна. — Только не здесь, а где нибудь подальше, в Ростове, в Одессе, мало ли где! И чтоб тебя сей же ночью в столице не было, исчезни, о своей дорогуше не печалуйся, заступник у нее найдется и похлеще тебя. Если что нужно, скажи, за этим дело не станет, ты же знаешь…

И тогда у Сергея Романовича, с напряженным вниманием и недоумением слушавшего хозяйку, впервые дрогнуло сердце и знобящий ветерок тронул затылок, — он почувствовал нежно шевельнувшиеся волосы, он слишком хорошо знал хозяйку, знал, что, желая ему добра в своем понимании, она сейчас говорила правду, знал, что ей одной из первых в Москве становятся известными самые тайные и секретные сведения даже из первых эшелонов власти, даже из Кремля, казалось бы, из самых глухих кабинетов, но она не осознала и уже не сможет осознать главного — что в нем самом давно уже сместились полюса и возвратиться в исходное, привычное для всех положение они уже никогда не смогут, даже если бы он и захотел.

— Так плохо, княгинюшка? — спросил он, удерживая на лице застывшую улыбку, которая уже никого бы не могла обмануть.

— Я все сказала, больше нечего сказать, умный поймет, а дурак…

— Не надо, — попросил гость. — С какой стати бежать? Никакого злодейства за плечами, здесь в первопрестольной у меня немало друзей, если что…

— Да ты в самом деле голову потерял! — повысила голос хозяйка и приказала налить еще вина и, вновь отведав хереса, укрепившись таким образом для дальнейшего разговора, пересела от стола в удобное кресло и, казалось, задремала, прикрыв глаза. Гость, давно уже встревоженный и озадаченный, молча ждал, пытаясь хоть приблизительно определить предстоящий поворот разговора, и хозяйка, словно угадав его мысли, заворочалась, заохала, устраиваясь удобнее.

— Знаешь, Сереженька, — сказала она, — я, право, проклинаю себя и тот час, когда черт дернул меня за язык и я пригласила тебя в этот проклятый театр… Вот уж оказия!

— Ну, Мария Николаевна…

— Молчи, молчи, ради всего святого! — попросила хозяйка, и в ее голосе прозвучала неподдельная боль, почти ощутимая тоска, — гость замер. — Молчи, несмышленыш! Да, ты не совершил ничего такого уж недозволенного, но ты, мальчик, совершил самое тяжкое — переступил черту, заходить за которую никому не дозволяется! Ты, дорогой мой, вторгся в святая святых властей предержащих, низвел их до своего уровня, унизил своим молодым безрассудством, — как же теперь будет глядеть на Леонида Ильича Брежнева, на этого надутого индюка, его ближайшее окружение? То самое окружение, которое абсолютно все знает и все в государстве определяет? Разве оно позволит унизить своего идола, который по воле судьбы якобы возглавляет само Российское государство? Нет, ты мне скажи, если ты такой умный, что ты сам стал бы делать на их месте?

— Да что ему, других баб мало, этому старому, пардон, пердуну? — в свою очередь пошел в атаку гость. — Нет, где это видано, чтобы какой нибудь старикашка…

— Так, так, можешь не продолжать, — оборвала хозяйка. — Не такой он уж и старикашка, в его возрасте самая злость в амурных делах и одолевает, вот приведет тебе Господь дожить, вспомнишь мои слова. Так, понятно… Теперь о друзьях. Скажи мне, мальчик, какие же у тебя могут быть друзья? Очень тебе советую, не верь ты никому, кроме себя… Даже своему дуролому, Оболу то, меньше всего верь, что, на тебя от любовного бешенства совсем затмение нашло?

— Зело, зело откровенно, милая княгинюшка, — невольно подражая высокому стилю хозяйки, с заметной злостью подхватил гость, встряхивая, словно просыпаясь от дурного сна, головой. — Благодарю вас, только и сам отлично знаю цену своим друзьям… Дело в другом, вы тут совершенно перевернули мне душу, во мне вся жизнь из конца в конец заново перемоталась, все вспомнил… А зачем? Спасибо, княгинюшка, знаете, я очень очень благодарен вам. — Загремев стулом и сорвавшись с места, гость бросился перед хозяйкой на колени, неловко завладел ее руками и несколько раз поцеловал их, крепко прижимая к своему лицу и ощущая сладковатый запах незнакомых духов. — Никуда я не поеду и ни от кого скрываться не стану, я ведь тоже человек и мужик… Не могу иначе. Не могу без нее, вы, дорогая моя княгинюшка, простите, вы лишь еще больше ободрили меня. Во мне сейчас столько радости — я мир могу перевернуть!

Гость возбужденно и с вызовом засмеялся, а хозяйка, откинувшись на спинку кресла, сильно побледнела и, не отрываясь, пристально глядела в его разгоревшееся лицо застывшим взглядом. И затем губы ее шевельнулись, и она окончательно решилась.

— Знаешь, Сергей Романович, меня ты не обведешь вокруг пальца. Ведь в Москве так никто и не знает, кто ты такой на самом деле и какую жизнь ведешь, ты словно оборотень какой, везде успеваешь и нигде тебя вроде бы и нет. А тут ты попался на крючок… Скажу тебе еще одно: ты должен знать, почему переступил самое недозволенное, что именно здесь сработало. Слушай, слушай! У твоей избранницы хранится древний амулет, думаю, один из самых дорогих в мире черных бриллиантов… Это роковой камень, он тебя и притянул. Его судьба прослеживается уже в течение многих веков… Что с тобой?