Кристофер Прист - Гламур

И все то время, пока мы с тобой обсуждали Найалла вслух, меня продолжали терзать мои собственные сомнения. Я неотступно думала о том, где же он все-таки сейчас на самом деле. Проблема эта никуда не делась, и так или иначе мне предстояло ее разрешить. Но думать, что Найалл не в Сен-Рафаэле, а где-то в другом месте, значило скатиться к безумию.

– Если ты окончательно решила с ним расстаться, Сью, – убеждал меня ты, – рано или поздно ему все равно придется смириться с этой мыслью.

– Боюсь, что это произойдет скорее поздно, чем рано. А с тобой я хочу быть прямо сейчас. И могу, если мы поедем куда-нибудь в другое место. Куда угодно.

– Хорошо. Куда ты предлагаешь?

– Единственно, чего я хочу по-настоящему, так это на время выбраться из Лондона. Сесть в машину и уехать куда-нибудь. Просто куда глаза глядят.

– Ты хочешь сказать, здесь, в Англии?

– Тебе это, может, покажется скучным, но ведь я-то все время жила только в городе и почти никуда не выезжала. В Англии полно мест, где я никогда не бывала, целые области. Может, просто поездим по стране?

Ты выглядел удивленным. Я отвергла шикарное предложение повидать Французскую Ривьеру и уговаривала тебя вместо этого на скромную автомобильную поездку по Британии. Но именно на этом мы в конце концов и сошлись. Потом, когда ты пошел в кабинет, чтобы вернуть открытки на место, я отправилась вместе с тобой и стала разглядывать твою коллекцию кинооборудования. Ты почему-то смутился и начал уверять, что все это барахло занимает слишком много места и только собирает пыль. Но мне твоя комната и коллекция показались крайне любопытными: они немало рассказали о тебе самом, помогли лучше понять тебя, почувствовать, увидеть, каким ты был до нашей встречи. Там же, в кабинете, наполовину скрытые коробками с пленкой, хранились и твои награды.

– А ты, оказывается, знаменитость! – сказала я, взяв в руки «Приз Италии» и прочитав надпись.

– Просто везение. Любой мог оказаться в тот год победителем. Постоянно что-то случалось, и почти все репортажи были превосходными.

Я прочла надпись вслух, хотя в темном углу, где стоял твой приз, разобрать буквы было почти невозможно.

«Ричард Грей, телеоператор, телевизионные новости Би-би-си. Специальная награда. Съемки в условиях крайней личной опасности».

– За что это? – спросила я.

– Ничего там такого не было. Все, кто снимает новости, время от времени попадают в переделки.

Ты взял у меня свой трофей и вернул на полку, задвинув подальше за коробки, вовсе с глаз долой.

– Надо еще выпить, – сказал ты и увел меня обратно в спальню.

– Расскажи, как все было, – попросила я.

– Мы снимали беспорядки в Белфасте. Со мной еще был звукооператор. Там не случилось ничего особенного, что бы потом ни твердили всякие шишки на вручении.

– Пожалуйста, Ричард, расскажи. Ты явно чувствовал себя неловко.

– Я нечасто рассказываю о таких вещах.

– Ну же!

– Пойми, это было частью обычной работы. Тогда нас всех, по очереди, отправляли в Северную Ирландию. Я никогда не отказывался, ведь за такие командировки больше платят. Работа там, по правде говоря, не из легких, но трудности меня никогда особенно не пугали. Съемка – это съемка, а с проблемами сталкиваешься в любом деле. В общем, в тот день был марш протестантов, и мы провели много времени на улицах, снимая демонстрантов. А вечером, когда вся бригада собралась в баре отеля, чтобы немного выпить, вдруг прошел слух, будто начались беспорядки в районе Фоллс-роуд: что собралась группа подростков и они швыряют камни, и будто армейские власти выслали туда «сарацинов» на их усмирение. Мы начали спорить, нужно ли туда идти. Все страшно устали, но в конце концов я и Вилли – мой звукооператор – решили пойти и взглянуть, в чем дело. Наш репортер к тому времени уже отправился спать, но мы разбудили его. Я зарядил камеру для ночной съемки, и один из армейских «лендроверов» подбросил нас до места… Когда мы приехали, стычка не выглядела особенно жаркой, просто собралась небольшая кучка подростков, швырявших камни. Мы оказались позади военных и были в полной безопасности. Ничего серьезного вроде не затевалось. Известно, что подобные беспорядки к полуночи выдыхаются сами собой. Но неожиданно дело стало принимать дурной оборот: вместе с камнями в нас полетели бутылки с зажигательной смесью. Судя по всему, к мальчишкам присоединились и взрослые. Тебе, наверное, скучно?

– Конечно нет! Продолжай!

– Военные решили немедленно разогнать протестующих, был отдан приказ стрелять. Солдаты открыли огонь пластиковыми пулями, однако подростки и не подумали разбежаться – так и кидались камнями и бутылками. Тогда войска перешли в наступление, и мы с Вилли двинулись следом за ними, поскольку снимать из-за спин военных совершенно безопасно. Не пробежали мы и сотни ярдов, как угодили прямо в засаду к республиканцам: из окон стреляли снайперы, а в боковой улочке засела целая банда боевиков с зажигательными бомбами… Все словно сошли с ума. Наш репортер куда-то делся, мы нашли его много позже. В общем, так вышло, что кругом – одни боевики: солдаты растерялись и замешкались, и мы очутились в самой гуще толпы. Я снимал не переставая – видимо, вошел в раж. Но, удивительное дело, в нас ни разу не попали, хотя стрельба шла со всех сторон и время от времени что-то пролетало совсем рядом. Они были слишком увлечены, чтобы нас заметить, и стреляли в солдат, а мы продолжали снимать крупным планом. Но затем военные опомнились, опять полетели пластиковые пули, и толпа разбежалась. Мы оставались в центре событий, пока все не закончилось. Так что получился очень неплохой материал.

Ты улыбался, стараясь преуменьшить значение этой истории. Рассказ неожиданно воскресил в моей памяти жуткий телерепортаж, который показали несколько раз, а потом сняли с экрана, чтобы использовать как улику на суде.

– Это тот фильм, где у женщины вспыхнули волосы? – спросила я.

– Да.

– И еще там показали лицо мужчины, который убил солдата?

– Да, это оттуда. Моя лента.

– Когда ты был там, в гуще толпы, и продолжал снимать, – произнесла я, – что именно ты чувствовал?

– Я уже подзабыл подробности. Просто так вышло само собой.

– Ты сказал, что вошел в раж. Что ты имел в виду?

– Иногда так увлекаешься съемкой, что перестаешь думать обо всем остальном. Замечаешь только то, что есть в видоискателе.

– И ты был возбужден?

– Наверное.

– И никто не замечал вашего присутствия?

– Никто, честное слово. Будто бы я стал… Знаешь, как будто они не могли меня видеть.

Больше я не задавала вопросов, мне и так все стало ясно. Мысленно я видела эту картину совершенно отчетливо: ты и звукооператор, бегущие вперед, припадая к земле, связанные общим снаряжением, в самом пекле вы снимаете уже бессознательно, полагаясь только на интуицию. Ты упомянул, что перед этим вы выпили, что вы оба устали. И вам казалось, что никто вас не замечает. Я хорошо знала это ощущение, мне ничего не стоило вообразить, как ты чувствовал себя в эту минуту. Я уже не сомневалась, что тогда, в миг опасности, твое облако сгустилось и скрыло вас с напарником от глаз разъяренной толпы, защитило, сделав невидимыми.