Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

— Сегодня ты раздражен, — миролюбиво сказала Аурора. — Может быть, тебе лучше пройтись немножко? Ярмарка еще не кончилась. Хочешь, я пойду с тобой?

— Меня интересует Синьора, а не ярмарка, — ответил Отелло.

— Но ведь ты же сам сказал, что не хочешь говорить о ее делах. Ты же заявил, что считаешь это мерзостью, верно?

Он не спеша вытащил пачку сигарет и спички, поло жил их на стол, и по всему было видно, что он собирается, хотя и медлит, нанести главный удар. И вдруг он сказал с наглой, оскорбительной усмешкой:

— Мы-то с тобой великолепно можем говорить о мерзостях, верно?

Аурора почувствовала себя так, словно ей дали пощечину, — таким издевательским тоном были сказаны эти слова. Но она попыталась улыбнуться и, стараясь скрыть, как она оскорблена и унижена, ответила:

— Ты приучил меня держать себя прилично! А как ты сам ведешь себя? Ты меня просто не уважаешь!

Он сделал вид, что задумался, зажег сигарету и прикрыл лицо рукой.

— Возможно, я зашел слишком далеко, Но все-таки мне хотелось бы знать… Ты тоже с Синьорой?… Ты меня понимаешь?

Она покраснела, машинально налила себе воды в стакан.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.

— Ого! — сказал он все тем же тоном. — Я вижу, ты стыдишься. Это уже прогресс!

Но Аурору вдруг осенила догадка. Она тихо вскрикнула, но возглас этот замер у нее в горле. Она заметалась — вскочила, опять села, словно у нее подкосились ноги, и сказала упавшим голосом:

— Так, значит, это ты подговорил Лилиану убежать от Синьоры! А теперь она будет твоей любовницей.

Она говорила ровным голосом и всем своим видом напоминала человека, приговоренного к смерти, утратившего всякую надежду. Чтобы отвлечься от страшной мысли тот тихо пересчитывает предметы, находящиеся в его камере, ибо это занятие — единственное, что ему осталось в ожидании казни.

Отелло взял со стола коробку спичек, приподнял и, бросив на стол, сказал спокойно и безжалостно:

— Ну да.

Аурора задумалась. Оба молчали. Отелло курил, глубоко затягиваясь, и выпускал дым кольцами. Словно завершая свою мысль, Аурора сказала:

— Ничего не поделаешь. Ты идешь по стопам отца.

В словах ее не было насмешки, в голосе не чувствовалось горечи. Она говорила это не ему, а самой себе. Но Отелло будто только и ждал такого ответа — он тотчас бросил насмешливо:

— Вполне естественно! С той минуты, как ты стала моей законной женой, я должен был, так же как отец, завести себе любовницу!

Этого Аурора не выдержала. Она встала, убежала свою комнату и, бросившись ничком на кровать, разрыдалась

Через час Отелло пришел к ней. Он зажег свет и увидел, что Аурора лежит на спине, подложив руки под голову. Он сел на край кровати и молча посмотрел на нее. Аурора глядела в потолок. Лицо у нее было печальное и спокойное; по-видимому, она все обдумала, примирилась со своей участью и решила безропотно все перенести. Она заговорила первой:

— Ты мог бы сказать мне об этом более по-человечески! А теперь все зависит от тебя. Что я должна делать?

Отелло был удивлен таким вопросом. Инстинктивно положив руку ей на бедро, он сказал:

— Не устраивай из этого трагедии. Ты мне нужна и во многом можешь мне помочь. Мы оба ошиблись, но теперь уже поздно начинать сначала. К тому же есть вещи, которые связывают нас друг с другом. Мы будем по-прежнему жить вместе.

— Как тебе угодно, — сказала Аурора. А потом добавила: — Придется жить вместе из уважения к традициям. — И она горько усмехнулась. Но это было последним проявлением ее скорби. Она говорила уже не с ним, а оплакивала самое себя. — Что же мне делать? — повторила Аурора.

Отелло заранее решил быть до конца безжалостным. Он — молодой Нези, он сам себе хозяин и хозяин своей судьбы. Он сказал Ауроре:

— Прежде всего, будем спать врозь. Начиная с сегодняшней ночи.

Но Отелло — Нези нового поколения, для которого все должно быть устроено рационально и каждая вещь использована по своему назначению (нельзя пренебрегать ничем, что может оказаться выгодным). Спустя несколько дней, когда их новые отношения вошли в свою колею, он сказал Ауроре:

— Я задумал расширить торговлю, увеличить число грузовых машин. Мне некогда будет заниматься розничной продажей. Не согласишься ли ты на час-другой заходить в угольную лавку?

Аурора ответила, что согласна, что это ей даже доставит удовольствие.

— Работа поможет мне отвлечься от своих мыслей, — сказала она.

«Час— другой» превратился в целый день. Теперь Аурора стоит у входа в лавку, одетая в черный халат; волосы у нее прикрыты платком, концы которого завязаны на затылке, а лицо испачкано угольной пылью. Она очень скоро приобрела повадки лавочницы и ту твердость, которая необходима с такими клиентами, как обитатели виа дель Корно, -с людьми, которые покупают уголь по килограмму и даже по полкило, просят кредита и пытаются оттянуть уплату долга с одной субботы до другой. Аурора по-прежнему охотно улыбалась и была благожелательна ко всем, но твердо стояла на том, что раз дело касается ее интересов, нельзя делать исключения даже для родственников: «полная мерка да еще несколько угольков впридачу» — вот и все, что она может сделать. Она сама лопатой сгребала уголь, помогала грузчикам укладывать мешки и упаковывать их для доставки в пансионы на набережных Арно. Вечером она приходила домой такая уставшая, что, как в детстве, засыпала за столом, положив голову на руки. Как раз этого она и хотела: крепко, не просыпаясь, спать всю ночь, забыть о том, что ей только двадцать два года, забыть о муже, о погубленной молодости, развить в себе эгоизм и равнодушие. Свое одиночество она считала законом жизни. По воскресеньям она бывала дома, но ее почти не радовала улыбка ребенка; малыш рос здоровым, и у него были черные глаза Нези.

Отелло был доволен, что Аурора так быстро освоилась со своим новым положением. Ему хотелось быть с ней любезным, сохраняя при этом собственное достоинство.

— Ты самая прекрасная угольщица во Флоренции, — сказал он.

Она посмотрела на него удивленно, потом облизнула губы (привычка, приобретенная ею с тех пор, как она дышала воздухом угольной лавки) и ответила:

— А ты думал, меня испугает тяжелый труд? Но ведь я работала с того самого дня, как появилась на свет.

— Ты всегда все понимаешь совсем не так, — сказал Отелло.

Аурора взяла кусок угля и рассеянно швырнула его в кучу.

— А разве ты не замечаешь, что мы говорим на разных языках? Можешь быть уверен, что я соблюдаю твои интересы, трясусь над каждым грошом. Впрочем, это и в моих интересах. Ты сам мне это говорил! Но если тебе вздумается приласкать меня, ласкай лучше кошку. Знаешь как кошечка мурлычет, когда ее гладят!