Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

В Курэ Уго потерял постоянную свою клиентку — Ми-лену. Теперь она все закупает на виа деи Нери и спешит домой, чтобы приготовить обед. Последние два торговых часа Альфредо остается в лавке один. Удовлетворенно улыбаясь, он подсчитывает кассу и любуется образцовым порядком, в каком Милена раскладывает по отделениям мелочь и бумажки различного достоинства; потом он спускает железную штору у входа и садится на трамвай. До дому он добирается как раз к обеду, и Милена тотчас подает на стол горячий суп.

В тот, вечер Милена сойдя с трамвая, встретилась с Уго, который возвращался в город, толкая перед собой тележку. Тут Милена вспомнила, что она не купила фруктов, и Уго охотно уступил ей половину абрикосов, предназначавшихся для Марии.

Уго идет по городу без пиджака, зажав в зубах сигарету; на виа Сан-Галло он останавливается выпить кварту в винном погребке. На свою улицу он сворачивает, распевая: «Тореадор, смелее в бой!» Все знают, что его Кармен — это Мария Каррези. Однако хор не подхватывает арии. Клоринда, возвращаясь от вечерни, смотрит на него как-то странно. А сапожник Стадерини, который вытащил свой столик на улицу, здороваясь с Уго, подмигивает ему, словно хочет предупредить об опасности.

Сначала Уго подумал, что его ищет полиция. В последние дни у многих товарищей были обыски, и кто-то говорил, что «крепыша» арестовали. Уго было замедлил шаг, придерживая тележку, но потом, увидев, что Мачисте моет руки на пороге кузницы, двинулся дальше. Мачисте встретил его холодно. Но ведь Мачисте — человек сдержанный и не стоит обращать внимания на его молчаливость. Уго уже стыдно, что он отпраздновал труса; он ставит тележку на обычное место, напротив горна, и поворачивается, собираясь уйти.

— Подожди, не ходи домой, — говорит ему Мачисте. — Мне нужно с тобой поговорить.

Наклонившись над ведром с водой, он смывает мыло с лица и рук, потом вытирается висящим через плечо полотенцем. Воду он выплескивает на середину улицы. Вернувшись с пустым ведром, Мачисте говорит Уго:

— Сегодня у Каррези была потасовка. Мария ходила на перевязку в скорую помощь.

Уго в эту минуту надевал пиджак; он застыл, натянув один рукав.

— Беппино избил ее? За что?

Внезапно Мачисте вышел из себя. Он поставил ведро на землю и, выпрямившись во весь рост, скрестил на груди руки. Лицо его потемнело.

— Ты что — с луны свалился, что ли? Не только избил, но и орал во всю глотку! Теперь вся улица знает, что вы с Марией поладили. Мария сидит дома с забинтованной головой. А Беппино с утра ушел куда-то, и до сих пор его нет. Как ты намерен выпутаться из этой истории?

Уго уселся на колесо своей тележки и, опустив голову, сжал руки.

— Да ведь никаких доказательств нет, — ответил он. — Мария не такая простушка, чтобы во всем признаться мужу.

Мачисте стоял все в той же позе, как палач у гильотины в ожидании осужденного. Они долго разговаривали, не двигаясь с места. Уго пытался объяснить Мачисте, как все это вышло, начиная с утренних встреч на кухне. «Мария — красивая женщина, а Беппино портит ей жизнь».) Уго всего-навсего подобрал созревший плод. Две недели; назад у них было свидание в той самой гостинице, куда] Нези водил когда-то Аурору.

Мачисте — это Геркулес, — высокий, сильный, и понятия у него простые. Он праведник и моралист, человек! «старого закала», какие бывают во все времена. Терпеливо выслушав рассказ Уго до конца, он говорит:

— Лучше закрыть дверь, чего доброго вернется Беппино и увидит тебя… А тебе еще надо принять решение.

На самом же деле Мачисте решил поговорить с Уго при закрытых дверях.

— Так как же? Как ты намерен распутать это дело? — повторяет он.

Уго еще очень молод и охотно подчиняется голосу своих инстинктов. Он поступал так, как ему подсказывали чувства и страсти, воображая, что они всегда соответствуют голосу рассудка.

— Сегодня утром меня дома не было, — отвечает он. — Я могу сделать вид, будто ничего и не знаю. Сейчас Мария одна, и она расскажет мне, как обстоит дело, а когда Беппино вернется, пусть, если хочет, заговорит cо мной. А будет буйствовать, так я ему разобью морду и уведу Марию. Она меня любит, и я не прочь зажить по-семейному.

Тут Мачисте начинает свою речь. В особо важных случаях язык у него развязывается.

— Для тебя все очень просто, — говорит он. — Конечно, все может произойти именно так, как ты говоришь… Но ты забываешь о Беппино. Он парень беспокойный и будет вас преследовать. Что ж, он имеет на то полное право. Ты впутаешься в скверную историю из чистого хвастовства! Я ведь знаю, для тебя что Мария, что другая женщина — все едино. Разве неверно?

— Пожалуй, что верно.

— Вот видишь! А только нынче за такое бесстыдство, никто тебя не похвалит. Ты, брат, что-то совсем распустился. Я хочу воспользоваться случаем и выскажу тебя все, что я думаю. Ты начал играть в азартные игры, по вечерам пьянствуешь. А самое главное — раньше ты фашистов видеть не мог, а чуть дела переменились — ты уж и о партии забывать стал! Все одно к одному?

Уго собирался оправдываться, по поводу вина, карт и игры в кости, но последнее обвинение вывело его из се-(»я. Он был похож на наказанного мальчика.

— Постой, ведь на собрании говорили, что больше ничего не остается делать! Ты же сам поспешил запрятать брошюры и газеты. Подожди! Когда будут восстановлены «народные смельчаки», я пойду одним из первых, можешь не беспокоиться!

— Да кто тебе сказал, что мы до того времени будем сидеть сложа руки?

— А «крепыш»-то что говорил?

— Это ты так его понял. А по-моему, он говорил, что нужно работать еще больше прежнего. Почему ты не собрал взносы с товарищей с Меркато?

— Я думал, больше уже нет надобности, раз партия демобилизуется!

Мачисте подавил в себе желание броситься на Уго и только крепче сжал руки. Уго, стоявший с опущенной головой, не заметил его порыва и продолжал:

— Да и товарищи с Меркато тоже охладели. Их там осталось только трое: Бове, Маттеини и Паранцелле. Но и они все больше отходят от нас.

— Неправда! Маттеини пришел вчера ко мне и принес деньги, собранные на «Красную помощь» [19], — возразил Мачисте. — Дело в том, дорогой мой, что ячейка в Меркато больше тебе не доверяет. Время сейчас опасное, а они видят, что у тебя в голове карты да выпивка. А ведь у них у всех семьи на руках.

Уго разозлился; пойманный с поличным, он не нашел иного выхода, как самому начать обвинение, и, защищаясь, воспользовался чужими аргументами. В раздражении он сказал:

— Надоели вы мне — ты и партия! Упустили время, когда многое можно было сделать. Бордига [20]был прав, а вы под предлогом его левачества вставляли ему палки в колеса. А теперь вот фашисты сели вам на голову. Сами виноваты, зачем слушались туринцев [21]Грамши, может быть, и очень умный человек, но чего можно ждать от инвалида!