Васко Пратолини - Повесть о бедных влюбленных

— Теперь вы у меня попляшете!

Мачисте обладал силой легендарного Самсона. Он заскрежетал зубами, его душила злоба. Сдержаться было ему труднее, чем поднять груз весом в сто килограммов. И все-таки он попытался еще раз уговорить человека и пижаме:

— Почему вы не хотите сказать? — спросил Мачисте. — Разве я не внушаю вам доверия? — И он поднял руки.

Называя телефонистке номер, человек в пижаме ответил:

— Вот именно!

В эту минуту Уго крикнул:

— Коррадо! В аллею въехала машина с зажженными фарами. Она едет сюда. Что делать?

Вот тогда взорвалась, словно бомба, запоздалая и теперь уже бесполезная ярость Мачисте. Он ударил кулаком в оконную раму. Стекла посыпались мелкими осколками. Лысый уронил револьвер, женщина, вскрикнув, упала в обморок. Мачисте перепрыгнул через забор. Он сел на мотоцикл, завел его, домчался до моста, переехал на другой берег речки. Машина была уже близко. Но она направлялась не к этой даче: ее цель была значительно дальше.

— Молодец, кто спит в эту ночь, — сказал Стадерини.

Виа дель Корно напряженно слушает. Даже если окна заперты, а веки сомкнуты сном, слух все равно улавливает каждый шорох на улице. Когда умчался мотоцикл и Освальдо, как сумасшедший, выскочил из гостиницы, Олимпия тоже ушла из дому. Она убежала из «Червиа», захватив свой чемодан, решив спрятаться от Освальдо, который, несомненно, захочет с ней рассчитаться. И как всегда в таких случаях, Ристори («Знать ничего не знаю») запер дверь на засов.

Доверить секрет Фидальме — то же, что попросить молчать Пульчинеллу или Стентерелло [37]. И разболтает она не от злобы: все знают, что душа у Стентерелло добрая и благородная; просто у нее длинный язык, как у Пиноккио длинный нос. Жена сапожника не могла устоять против искушения и, поднявшись по лестнице, постучалась к Милене. В ее присутствии Маргарита закончила свой рассказ о разговоре между Мачисте и Уго, который она слышала из своей комнаты.

— До свиданья, не буду вас беспокоить, — сказала немного спустя Фидальма и пошла сообщить новости Синьоре. Она дерзнула выйти на улицу. «Булыжники мостовой показались мне раскаленными, — говорила она Синьоре. — И все же даже в этот поздний час я пришла. Ведь новости такого рода, подумала я, придутся Синьоре по вкусу».

Синьора поблагодарила ее. Она приказала Джезуине налить Фидальме стаканчик «лакрима кристи» и отпустила ее, протянув ей на прощанье руку — милость, которая была слаще тонкого вина. На лестничной площадке этажом ниже Фидальма столкнулась с Бруно и Каррези, которые устроили здесь ей засаду; Фидальма не заставила себя упрашивать и рассказала им все, что слышала. «Последние известия» побежали от двери к двери, от окна к окну.

Итак, когда на башне Палаццо Веккьо пробило час, на нашей улице никто не спал: одни жадно прислушивались, других мучили мрачные предчувствия. От ветра, внезапно налетевшего из-за гор, дрожали залатанные картоном стекла в квартире Чекки. Вдруг Маргарите вспомнились слова, сказанные Уго: «Они даже собираются схватить какого-то человека, который, как им известно, лежит в больнице».

Немного спустя Милена вышла вместе с Марио. И Фидальма, которая вечно торчала на лестнице, все поняла. Как видно, Альфредо тоже попал в список. И вот теперь Милена хочет бежать в санаторий. Сумасшедшая! Марио ее провожает. Они, конечно, постараются взять такси, но где его найдешь в такую ночь?

Ее муж, сапожник Стадерини, продрогнув в своей старой солдатской куртке, сказал, в сотый раз закрывая окно:

— Это Ночь Апокалипсиса!

Несется оседланный гневным кентавром мотоцикл. Грохот будит уснувших, будоражит в пригородах обитателей курятников и хлевов, приводит в ярость сторожевых собак, наводит панику на запоздалых прохожих, окутывает их облаком бензиновой гари. Уго пересел на заднее седло. Это увеличит скорость. Так больше риска опрокинуться на повороте, но сейчас самое главное — скорее, скорее!

Луна освещает уснувший город. Там все уже дома, все спят в тепле — в осенние заморозки так приятно, когда в комнате тепло. На лужайках — вода от недавно прошедших дождей и растаявшего инея, теперь это скользкие, болотистые пространства. И все-таки их надо пересекать по диагонали, чтобы сократить путь и выиграть время. Когда мотоцикл переезжает Марсово поле, на котором полк разбил свои палатки, часовые кричат «стой!» и стреляют в воздух. Снова кричат «стой!» и стреляют, целясь поверх голов. Выстрел из винтовки, второй, третий. Мачисте низко наклоняется над рулем. Уго прижимается к его спине. Над ними свистят пули. Мотоцикл, ведомый вслепую, врезается в большую, глубокую лужу, проносится через нее; фонтаны брызг обдают Уго и Мачисте с головы до ног. Но теперь в мотоциклистов уже не попасть: хлюпнув, четвертая пуля тонет в луже. Мотоцикл выехал на широкую прямую дорогу. Это — шоссе, асфальт блестит под луной. Мотоцикл мчится в Курэ. У завода Берта перед будками стоят ночные сторожа, приставив ружье к ноге. Мотоцикл проносится мимо них. Вот дом, где жили Милена и Альфредо; вот перекресток, где Уго торгует овощами. А вот картонажная мастерская, где одно время работала Аурора. Все дальше, все быстрее: мы везем с собой жизнь! Вот снова узкая речка; при лунном свете вокруг видны заводские трубы и холмы, на которых черными силуэтами вырисовываются дачи и кипарисы. Речка называется Муньоне, на ее берегах, поросших травой, разыгрываются теперь кровавые сцены. Как раз тут было совершено нападение на Альфредо.

Теперь Мачисте хорошо знает, куда ехать: вилла стоит там, где начинается подъем; около виллы сад с пальмой посредине. Когда у Мачисте не было еще своей кузницы, он приходил сюда подковывать лошадь, которую звали Коммунар. Кличка лошади — единственное, чем ее владелец отдал дань своим идеалам равенства. Но эта ночь — не время для упреков. Мы — посланцы жизни: спасайте, люди, свою либеральную душу.

У калитки Мачисте встретила громким лаем овчарка. Показался слуга в полосатой куртке. Выслушал его и пошел докладывать. Вернулся вместе с хозяином, одетым в зимнее пальто: его мучил старческий бронхит. Хозяин успокоил собаку, взяв ее за ошейник; он узнал Мачисте и пригласил его войти. Нет, нет, нужно спешить, нужно спешить! Старый синьор сразу понял, в чем дело. Он уже составил о Мачисте «определенное мнение»; к тому же вечный, не покидающий его страх не позволил ему колебаться. Вот только на минуту зайти в дом, взять портфель, портрет, который ему дорог, и драгоценности. Старик был холост и одинок. Вместе с ним жили лишь слуга и собака. Слуга открыл перед хозяином дверцу прицепной коляски. Мотоцикл тронулся. Треск и гул не дали сделать последние распоряжения. Собака завыла, глядя вслед хозяину. Старый синьор хотел немедленно уехать из города. Для большей безопасности Мачисте отвез его на маленькую дачную станцию. Он спросил, не знает ли синьор теперешнего адреса депутата Бастаи. Старый синьор знал. Он знал также, где живет тот третий, имя которого назвал Освальдо. Синьор даже поправил произношение этого имени. Прощаясь, он повторил: