Антонио Редол - Яма слепых

И в этом до грубости безжалостном смехе смешивались — да и нужно ли было их разделять? — слезы, пролитые от радости, и слезы, пролитые от горя, так как и те и другие необходимы были людям, которые столько страдали.

Теперь они видели его только издали, никогда не слыша его голоса, видели сидящим у одного из окон Башни четырех ветров господского дома в имении «Мать солнца». Он наводил на них страх, почти ужас. Был чем-то вроде грозного бога их сельскохозяйственного племени.

И бог этот был ближе любого другого к своим рабам, но только тем, что каждый день при въезде и выезде из деревни они видели его величественную фигуру, однако ни один из них не мог преклонить пред ним колени и, смягчив молитвой, вымолить справедливость или милость, даже исхитрившись получить малую толику снисходительности у любого другого, менее жестокосердого из всех суровых богов.

Теперь они видели его только сидящим. Должно быть, он сидит, думают они, потому что видят лишь плечи да голову, всегда покрытую черной кордовской шляпой с жесткими полями и низкой тульей, которую он стал носить после того, как приобрел в Испании племенного быка-производителя, столь необходимого для его коров. Из-под полей шляпы видна его густая борода да усы. Теперь и усы и борода, должно быть, совсем белые, белее лошадиной слюны.

Он удалился в Башню несколько лет назад, трудно сказать когда, и, похоже, будет пребывать гам до скончания века, безразличный ко всему на свете, надменный и мстительный, хотя патриархальная жизнь в Алдебаране зависит все так же от него. Одни — те, у кого хватает воображения, — утверждают, что видят, как вечерами он расхаживает по Башне, глядя на заснувшие поля, точно сторожит покой семейного кладбища, другие рассказывают, что встречают его в сумерках, только в сумерках, верхом на черном коне, хозяин укутан в испанский плащ, тоже черный, и что в благословенные ночи фигура его сковывает своим молчанием тех, кто желает с ним заговорить, и они теряют дар речи.

Он стал легендой, легендой на веки веков, чем-то вроде святого и тирана одновременно.

Но те, кто еще помнит его могущественным землевладельцем, место которого теперь занял его внук, рассказывают деревенским детям, указывая на него чуть заметным кивком головы и быстрым взглядом, чтобы припугнуть их, что Диого Релвас был высоким, стройным и красивым человеком, с пронизывающим взглядом живых светло-карих глаз, цвет которых напоминал старое золото.

А голос?!

О голосе его говорят как о чем-то волшебном. Голос его, бывало, перекрывал все голоса, затыкая рот всем и каждому, завораживал, околдовывал, гипнотизировал, так что уйти не удавалось никому, все оказывались в его власти.

Однако в тот вечер, когда он удалился в Башню, голос ему, как видно, изменил. И даже два дня спустя, когда он собрал своих домашних в большом зале, чтобы выразить им свою последнюю волю, он произносил странный монолог все так же тихо, с трудом выдавливая из себя слово за словом. Диого Релвас старался казаться спокойным, но волнения скрыть не сумел, хотя дрожащую нижнюю губу и прикрывала борода. Он приказал всем сесть, сам же встал во главе стола, взялся большими руками за спинку своего кресла и пробежал глазами по лицам тех, кто смотрел на него с вопросом. Нет, он, что бы с ним ни было, не собирался отвечать на их вопросы и тут же постарался предупредить даже попытку о чем-либо спросить его. Они должны были слушать его — и все.

А говорил он им приблизительно следующее:

— Я дал обет заступнице Алдебарана, что, как только почувствую холод в крови, удалюсь в Башню, потому что считаю себя обязанным хранить престиж нашего имени. Ясность ума меня заботила всегда. Иметь ясный ум не так-то просто, он вроде бы… особые очки с разными линзами… И которая лучшая — подберешь не сразу.

Но я старался быть внимательным… Несколько лет тому назад, когда точно — мне сейчас вспоминать не хочется, я решил, что не сумею перенести причиненную мне боль. Но смог и не умер, так как, к несчастью своему, был физически крепок. И шел из последних сил, как раненый зверь, который ищет место, где бы умереть. Я сопротивлялся смерти. Сопротивляться помогали мне вы… Однако не думайте, что я считаю себя повинным в том, что кому-то причинил зло. Зла я не делал никому. Я только старался быть справедливым…

Два дня назад я почувствовал, что кровь моя застаивается. Когда-то это должно было случиться. Это неизбежно. Меня оскорбили, а я, вместо того чтобы убить мерзавца, который меня уничтожил морально, задрожал, сидя в седле. А раз так, то я перестал быть главой этого дама, которому все же еще могу помочь советом, но не крепкой рукой. Я жалок… но не потому, что лишен богатства, а потому, что лишен смелости и мужества, чем всегда славились Релвасы…

Мир болен, болен, и в том даже мы, Релвасы, повинны. Мой отец, к примеру, в либеральных идеях видел доброе. Ведь одна из набальзамированных лошадиных голов — голова коня Дона Педро. И отцу мы все, без сомнения, обязаны большей частью своего состояния, однако люди нашего склада не должны утратить нажитые ими блага, из-за этого самого либерализма, от гнусных последствий которого, именно гнусных, я не оговорился, мы и страдаем, страдаем гак же, как и все, веря в прогресс, приводящий данный богом мир к полному беспорядку. Ведь прогресс — это вымысел, вымысел злого гения.

Мы допустили развитие промышленности и убедились, во всяком случае многие, что приносимая ею польза ведет к анархии. И мы даже тогда, когда это было еще в наших силах, не преградили ей дорогу. А нерешительность в этом вопросе могла бы стать и роковой для сельского хозяйства, которое до сих пор есть и всегда будет единственной опорой для сбившегося с пути человечества. Страна катится под откос… Сейчас я думаю, что, может, и не плохо предоставить ей эту возможность. Бывают моменты, когда лучше и для себя, и для других подтолкнуть того, кто катится под откос.

Когда же страна окажется в беде, а это будет — бог тому свидетель, — мы сможем протянуть ей руку помощи, вернув страну к национальным традициям. Вот тогда и придет наш черед наказать ее и наставить на путь истинный: жить под сенью отчего древа добрых людей…

И это будут люди земли, только земли, вот увидите, потому что только земля учит различать и ценить непреходящие ценности, теперь явно забытые, которые нам в Алдебаране надлежит сохранять, чего бы это ни стоило, даже если для того потребуется предать огню всех предателей и отщепенцев. Огонь очищает людей и нации. Огонь и кровь…

Еще я хочу сказать, что с сегодняшнего дня проводником моих идей на этой земле и в этом доме станет Руй Диого. Каждый день он будет наведываться ко мне в Башню и со мной советоваться. Не обсуждайте того, к чему мы с ним придем. Тех, кто это будет делать, не ждет ничего хорошего. Верьте нам… Бог будет нам в помощь…