Наталия Терентьева - Лошадь на крыше

— Еще, еще… Та-ак… одна родинка вот здесь, и еще, кажется… — Валентин протянул руку с намерением копнуть ею в моем лифчике. — Неудобно, бюстгальтер ваш мешает…

Я внимательно посмотрела на мага и поняла наконец, какая я дура. Отступив назад, я опустила свитер, а ничуть не растерявшийся маг почесал ухо и сказал:

— Да! Еще одно. Помните, я спросил вас вначале, на все ли вы готовы, чтобы вернуть любимого?

— Помню.

— Вы когда-нибудь за деньги отдавались?

Я отошла еще подальше, пытаясь понять, что же сейчас будет.

— Разумеется. Регулярно отдаюсь. Иначе как же прожить бедной девушке… Вы хотите меня купить?

Валентин улыбнулся:

— За какую сумму вы отдавались?

— Сеанс закончен. Спасибо.

Маг покачал головой и не двинулся с места.

— Вы не хотите помочь самой себе! Вы же сказали, что готовы на все. Так за какую сумму вы… гм?..

Я прикинула.

— За пятьсот долларов и тридцать пять пенсов. Пенсы можно заменить копейками. Сеанс закончен.

— Так, очень хорошо. — Маг неторопливо достал из кармана кошелек. — Сумма вашего числа жизни минус восемь… плюс число жизни нашего клиента, поделить на три, в остатке три, плюс… Где он живет?.. Напрасно вы, напрасно… Ну, неважно. Плюс, скажем, тринадцать, умножаем на сорок один и делим… так… Получается… — Маг достал из кошелька один доллар. — Получается — один! Вы должны, если хотите вернуть себе этого человека, сделать все, что я вам сейчас скажу, и… Послушайте меня внимательно! И получить за это один доллар. Что потом делать с этим долларом, я объясню. Подойдите ко мне…

Невышитый глаз любимого Комарова смотрел на меня с изуродованной фотографии ласково и печально.

Я взяла синюю корзиночку, в которой у меня лежали диски Тани Булановой, Аллы Пугачевой и Шарля Азнавура, подошла к дивану и дала этой корзиночкой по блестящей башке черного мага.

Маг перехватил мою руку. Но драться не стал, а быстро и молча растворился.

Вечером в тот же день я позвонила Комарову и сказала:

— Привет…

— Ля, я устал.

Он не устал, он просто не приезжал ко мне шестьдесят семь дней и, судя по всему, приезжать в ближайшее время не собирался.

— Приезжай ко мне…

— Ля… Мне завтра рано вставать.

— Хочешь, я приеду?

— Я хочу есть. Я только что пришел. Я еле жив. Я… я еще должен разобрать антресоли… вещи для бедных сложить… и… У меня не мыта вся посуда.

— Тогда ты приезжай.

— Ля!.. Не выдумывай. И не мучай меня.

— Я люблю тебя.

— Я поем и перезвоню тебе.

— Я тебя привораживала сегодня.

— Что делала?!

— Привораживала. Приворот делала.

— Ну и как? Привернула?

— А ты чувствуешь?

— Когда почувствую, я позвоню.

Я подождала двадцать четыре часа и позвонила ему.

— Почувствовал?

— Что именно?

— Значит, не почувствовал, — вздохнула я.

— Ля, я только что пришел домой…

— Ты поешь, разберешь антресоли и перезвонишь?

— Я поем и не перезвоню. Я буду спать.

«С кем?» — хотела спросить я, но побоялась получить ответ.

— Спокойной ночи, я люблю тебя.

— Ага, привет.

Наверно, черный маг Валентин все перепутал. Да и зачем я вышивала у Комарова звезду на сердце, если он давно уже объяснил мне, что любил меня совсем не этим местом?

Недели через три я привела в порядок уцелевшие после магического обряда фотографии и вставила их в прежние рамочки.

Еще через месяц я их все убрала в самый дальний шкаф и задвинула большой пуховой подушкой, на которой Комаров любил у меня спать.

Он тут же это почувствовал и вечером позвонил:

— Как дела?

— Нормально. Выбросила сейчас все твои фотографии.

— Ля, я не помню, говорил я тебе, что ты дура?

— Ты говорил, что я подарок судьбы.

— Это одно и то же.

Когда-то давно, в прошлой жизни, когда у Комарова не было еще больших антресолей с подарками для бедных, а была маленькая скромная машина и, как нам обоим казалось, большая любовь ко мне, он не дописал одно стихотворение и подарил его мне.

Не покидай меня, надежда,

Что все когда-нибудь вернется,

И, как приходит утром солнце,

Ворвешься ты в мой ад кромешный.

В закономерности возврата

Есть ощущенье высшей силы…

Дальше Комаров никак не мог связать концы с концами. Я тоже несколько раз бралась за него, даже заменила одну строчку своей, про ад, но закончить не получилось.

У меня рвется логика во всех рифмах к слову «возврата». Все получается плоско, безутешно. И все неправда — «разврата», «утрата», «расплата»…

Но я знаю, что просто еще не время. Я найду эту рифму. Она сама найдется.

И я даже знаю, в какой день.

Я шла по Тверской улице, стараясь не встречаться глазами с таращившимися изо всех витрин модными манекенами. Еще не стемнело. Была середина июля и такая хорошая погода, что меня даже на какое-то время отпустила моя тоска.

Шла я медленно, потому что в то время, отправляясь из дома дальше булочной, всегда надевала красивые туфли на высоких каблуках, надеясь встретить где-нибудь Комарова. Я прекрасно знала, что он сейчас, пытаясь заработать все золото мира сразу, носится по меховому комбинату, из окон которого виден Ботанический сад, а мне Ботанического сада не увидеть, даже если я залезу на крышу своего девятиэтажного дома. Ну и что? Москва, с точки зрения вечности, — маленький город. И в этом городе случаются порой всякие чудеса. Главное — быть готовым к чуду. Но если судьба за ручку подведет меня к Комарову в совершенно неожиданном месте, а я при этом буду в растоптанных чёботах…

Я шла и нюхала только что купленные духи «Венеция Пастелло». Их нежный и прозрачный аромат волновал меня очень давно, и вот наконец я их купила. Наверное, так пахнет ближе к вечеру на белой яхте, если выйти на ней в открытое море и стоять, смотреть на густо-розовое у горизонта небо, облокотясь на руку Комарова… Я закрутила поплотнее крышку и подумала, что с этими духами вряд ли произойдет то же, что со многими моими горячо желанными трофеями: они не разонравятся мне тут же, как только появится возможность пользоваться ими, не жалея.

— Хорошо выглядите, — услышала я за спиной голос с сильным украинским акцентом.

Я не остановилась, но голос настаивал:

— Может, подвезти вас?

Высокий, пожалуй чересчур высокий мужчина лет тридцати пяти обогнал меня и встал на пути. Мне пришлось приостановиться. Даже на своих чудовищных каблуках я едва доставала ему до уха. Мне сразу не понравилась его лихая рубашка в оранжевых пальмах и неаккуратная лысеющая макушка, волосы с которой, видимо, были утром счесаны на лоб под видом челки.

Я обогнула его и пошла дальше.

— А выглядите хорошо. — Он опять загородил мне дорогу.