Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста

«Нет, отец был не прав, говоря, что Вельзер не признает ничего, кроме чистогана, – думал сейчас Гуттен, покачиваясь в такт рыси. – Отец считал, что он, хоть и породнился с нами благодаря своей двоюродной бабке, хоть и проявлял благородство по отношению к нашей семье, не дворянин, а бюргер и бюргером останется по гроб жизни, даже если император пожалует ему титул».

«Мы, рыцари старого закала, меряем жизнь честью, а он – выгодой, – вспоминались ему слова отца. – Да, он добивается моей дружбы, но вовсе не из-за возвышенных чувств, а для того, чтобы показать: и в его жилах течет капля благородной крови. Погляди, как он на каждом шагу кичится своим родством с нами, хотя мы бедны, ибо прекрасно знает, что мы своим скудным достоянием обязаны доблести наших предков, тогда как его золото добыто беззаконными плутнями, которые и вознесли его так высоко».

«Нет, – мысленно спорил он с отцом, – не мог Варфоломей Вельзер отдать капитану корабля, везшего на родину немногих уцелевших в Венесуэле рудокопов, приказ пристать к мавританскому берегу и, высадив их там, бросить на произвол судьбы, чтобы жалобы их не дошли до императора. Не мог он совершить такую низость. Но граф Циммер говорил мне, что Вельзеры – настоящие „мешки с перцем“, торгаши и скряги, даром что, если обратить все их имущество в звонкую монету, им можно будет доверху набить трюмы нескольких судов. В погоне за прибылью они будут покупать и продавать все что угодно – от сукон до рабов, без малейших колебаний снабдят оружием любого, кто заплатит, не спрашивая о том, какому богу он молится и с кем намерен воевать. У них нет убеждений, они признают только выгоду. Они будут иметь дело и с австрийским королем, и с турецким султаном, сумеют поладить со смертельными врагами – Англией и Францией. Возвышение Вельзеров, Фуггеров и подобных им происходит за счет упадка дворянства…»

Стук копыт заставил его обернуться. Филиппа догонял скакавший галопом юноша.

– Ваша милость! Здравствуйте! – закричал он, поравнявшись с ним.

Женственно-красивое лицо всадника с веселыми и плутоватыми голубыми глазами было смутно знакомо Филиппу.

– Вы не узнаете меня? Я Франц Вейгер, сын мельника!

– А-а, Франц! – приветливо воскликнул Гуттен. – Я и вправду тебя не узнал. Думал, какой-то мальчишка… Годы тебя не берут. Ведь мы с тобой сверстники.

– У нас в семье все такие, – залившись краской, отвечал Франц. – Все на диво моложавы. Мамаше моей сорок лет, а она еще хоть куда… Что только на нас не валится, а мы не стареем, хотя есть от чего поседеть и сгорбиться…

Гуттену припомнились нехорошие толки насчет Франца.

– А куда ты направляешься? – спросил он.

– За вами следом, сударь, – снова покраснел тот. – Сделайте божескую милость, возьмите меня с собою в Новый Свет. На коленях умоляю вас… Я буду у вас конюхом, слугою, оруженосцем – кем скажете…

Гуттен с любопытством воззрился на него.

– Ради матушки вашей, – чуть не плача, продолжал молить Франц, – возьмите меня с собой, а не то мне одно остается: камень на шею – да в воду!

– Да перестань хныкать! Что стряслось? Отчего ты пришел в такую отчаянность?

– Не стало мне житья в Вернеке, все надо мной смеются и издеваются…

– Кто же над тобой смеется?

– Да все! В родном доме проходу не дают. Вчера вечером отец прибил меня и обругал непотребными словами за то будто бы, что я путаюсь с мужчинами. А я не то что с мужчинами, а и с женщинами-то дела не имел, хоть мне и пошел уже двадцать третий год. Во грехе любострастия я покуда не повинен.

Гуттен выпрямился в седле и сурово сказал:

– Я тоже. Однако ничего зазорного для себя в этом не вижу.

– То вы, сударь, а то мои односельчане, которые за человека меня не считают, раз я не спал с женщиной.

– Кто сказал, что хранить целомудрие до брака надлежит только девицам? – тоном проповедника отрезал Филипп.

– Как я счастлив услышать от вас такие слова! – возликовал Франц, утирая слезу. – Ах, если бы все были такими!.. Итак, ваша милость, вы позволяете следовать за вами? Я умею стряпать и шить, держусь в седле не хуже рейтара и стреляю из арбалета без промаха. Я пригожусь вам, вот увидите, а платить мне не надо. Спать могу хоть на голой земле. Уделите от своих щедрот ломоть хлеба, тем я и сыт буду.

Гуттен глядел на него, раздумывая: «Мне и в самом деле понадобится слуга, а он обойдется мне дешево».

И он, коря себя за то, что пользуется безвыходным положением Франца, все-таки решил взять его к себе на службу.

Они прибыли в Севилью первого марта 1534 года, за десять дней до назначенного срока, ибо, как сказал Франц, «всегда лучше поспешить, чем опоздать».

– Мой брат, епископ Мориц, любит повторять: «Точность – вежливость королей».

– Так чудненько быть точным, сударь, – поддакнул Франц.

– Я уже просил тебя, – строго заметил ему Филипп, – воздерживаться от твоих излюбленных словечек вроде «чудненько», «славненько», «миленько». Мужчинам не подобает сюсюкать. И незачем устраивать у себя на лбу такой кок – ты похож на попугая.

– Ах, сударь, – с наигранным ужасом отвечал Франц, – боюсь, что не убедил вас в том, что мы с доктором Фаустом безгрешны и чисты.

Когда они подъехали к Хиральде [5] Хиральда – достопримечательность Севильи: украшенная орнаментами башня, сначала минарет Большой мечети, затем христианская колокольня. , Гуттен был мрачнее тучи. Как ни старался доказать ему Франц, что порок глубоко чужд ему, что злые сплетни распускает про него Камерариус, сам делавший ему нескромные предложения и получивший решительный отпор, вся его повадка доказывала обратное; по приезде же в Испанию начались и настоящие неприятности, ибо его оруженосец беспрестанно становился жертвой бесконечных насмешек, грубых шуток и нескромных вопросов. В этой стране «богомерзкое извращение» каралось смертью, и Филипп еще не позабыл, какое зрелище открылось ему в Толедо: на крепостной стене вниз головой висели шестеро казненных.

– Что это? – спросил он проходившего мимо солдата.

– Да вот вздернули вчера шестерых распутников, – угрюмо буркнул тот и добавил, окинув Франца многообещающим взглядом: – Тебе, дружочек, не грех бы остеречься, если тоже не хочешь задрать копыта к небу, лишившись перед этим лучшего достояния мужчины.

– Ах ты, наглец! – вскричал Гуттен. – Как ты смеешь? Где твой капитан?

Но он торопился во дворец и потому двинулся по направлению к Алькасару [6] Алькасар (alcazar, исп. ) – крепость, замок, дворец; название укрепленных замков или дворцов в Испании, чаще всего построенных в мавританском стиле. , сопровождаемый злобными шутками и бранью.

– Что вам сказал солдат? – полюбопытствовал Франц. – Из-за чего вы напустились на него?