Иван Шевцов - Голубой бриллиант

– А если ее повторение, отлитое в матовом фарфоре, как эти очаровательные грации? – гость глазами указал на рельеф «Пляжа».

– Такой вариант можно было бы обсудить. Но есть проблемы с исполнителями. Они заломят ту еще рыночную цену. Во всяком случае, для вас это будут те же пятьдесят тысяч.

Гость попробовал торговаться, но, встретив непреклонность хозяина, предпочел не настаивать. Решили подумать, все взвесить и вернуться к этому делу в другой раз. Швед ушел, раздосадованный несговорчивостью Иванова.

После такой напряженной, изнурительной работы в последние недели, сменившейся эмоциональной нагрузкой в связи с супружеством – а они официально оформили свой брак, Алексей Петрович удочерил Настеньку, дал ей и Маше свою фамилию, – почувствовал впервые в жизни безмерную усталость.

Маша посоветовала Иванову дать себе полный отдых на целый месяц и предложила вместе с ней или одному уехать в санаторий на юг, благо с путевками из-за бешеных цен теперь не было проблем, а из пятисот долларов, оставленных шведом, можно было выделить сотни полторы, обменяв их на рубли. Алексей Петрович не любил санаториев и клятвенно убеждал Машу, что он отлично отдохнет в своей мастерской, если Маша будет рядом с ним. Маша уступила, взяв с него слово, что в течение месяца он не притронется ни к глине и пластилину, ни тем более к мрамору, в котором он собирался изваять «Девичьи грезы».

– Хорошо, даже отлично! – радостно согласился Алексей Петрович. – Это будет наш медовый месяц. Походим по выставкам, по музеям и театрам, будем много читать. И вообще бросимся в океан культуры!

– Хорошо бы, только океана нет, а есть грязное болото порнографии, – заметила Маша.

– А может, нам повезет, может, найдется для нас чистый и светлый родничок. Не может быть, чтоб демократы все изгадили.

Родничок этот обнаружила Маша: в Центральном концертном зале «Россия» выступал недавно созданный молодым, необыкновенно талантливым режиссером, патриотом-энтузиастом Владимиром Захаровым театр «Гжель». Об этом коллективе не кричали метровые буквы пестрых афиш, молчали телеэкраны, но молва народная из уст в уста передавала не как сенсацию, а как весенний благовест почти таинственно: «Неповторимо и сказочно. Там русский дух, там Русью пахнет». Несмотря на огромный зал, достать билеты было трудно, и Маша воспользовалась своим редакционным удостоверением и напрямую вышла на самого Захарова.

«Читаю вашу газету и разделяю ваши позиции», – сказал Владимир Михайлович и дал Маше пригласительный билет на два лица.

Это был сказочный фейерверк танца, пляски, песни, чарующие звуки родных мелодий, знакомых и сердцу милых с пионерского детства, но однажды кем-то похищенных и цинично оплеванных, осмеянных и выброшенных на свалку истории, чтобы их место заполнить зловонными нечистотами, завезенными из заокеанских помоек. На большой сцене одна композиция сменялась другой искрометным фейерверком: «Русская тройка», «Гжель», «Зима», «Хохлома», «Павлов Посад», «Палех» – одним словом, Русь великая, вечно молодая, задорная, искристая, сверкала многоцветьем своей немеркнущей красы. И подступал к горлу комок радости и боли, воскрешал в памяти сердца счастливые дни расцвета отечественной культуры, искусства, литературы. Радость и боль. И все тело сжималось в пружину. Душа переполнялась чувствами, готовыми выплеснуться наружу фонтаном восторга. Алексей Петрович крепко сжал руку Маши своей горячей рукой каменотеса и, повернувшись лицом почти вплотную к ее щеке, хотел что-то сказать, но она упредила его взволнованным шепотом:

«Молчи…» Не нужно слов – она чувствовала то же, что и он.

Утром Алексей Петрович проснулся раньше Маши и с умилением обратил на нее взгляд. Молодое чистое лицо ее, утопающее в красивой волне игриво разбросанных на подушках волос, сияло счастьем, а трепетные сочные губы блаженно улыбались. «Ей снится хороший сон», – решил Иванов, не сводя с ее лица влюбленных глаз. Почему-то приятно мелькнуло в сознании: «Спящая красавица». Его взгляд потревожил ее, она сделала легкое движение рукой и приоткрыла веки. Глаза их встретились – восторженные Алексея Петровича и смущенные Маши.

– Тебе снился приятный сон, – сказал Иванов.

– Откуда ты знаешь?

– Я читал об этом на твоем лице.

– Правда. А сон и в самом деле был какой-то необыкновенный. – Маша приподнялась, облокотилась на подушку и продолжала: – Меня часто посещают сны детства – мой Алжир. Ты уже знаешь, что детство мое прошло в Алжире, где отец работал. Белый город на берегу Средиземного моря террасами поднимается в гору, а за горами бескрайняя пустыня Сахара. Город-амфитеатр. Улицы-ярусы – параллельно морю, а переулки – это ступенчатые лесенки, соединяющие улицы. Теплое море с песчаными пляжами, синее знойное небо и белые здания с балконами; кружева решеток балконов неповторимы. В каждом доме свой рисунок. Есть там улица – забыла ее название – пешеходная, вроде нашего Арбата, то ли на четвертом, то ли на пятом ярусе… Первые этажи – сплошные магазины. В центре улицы – небольшая площадь, а на ней памятник национальному герою Кадиру – вождю восставших против оккупантов. Мне нравился этот монумент. Представь себе – бронзовый витязь на вздыбленном горячем коне, с поднятой вверх обнаженной саблей вот-вот сорвется с пьедестала и пойдет крушить врагов-пришельцев. Так мне рисовала детская фантазия. Там столько экспрессии, благородства и мужества, такая гармония между всадником и лошадью, что глаз нельзя отвести. Когда мы с мамой проходили по этой площади, я всегда просила ее не спешить, давай, мол, посидим на скамеечке напротив памятника. Мое детское воображение рисовало мне картину жестокой битвы за свободу родины, а Кадир олицетворял героизм и благородство. Для меня он был не бронзовый, а настоящий, живой, которого могли ранить и даже убить. И вот сегодня я снова побывала в Алжире. И разговаривала с Кадиром. Не с бронзовым, с живым.

Она смотрела на Иванова большими возбужденными глазами, словно хотела воскресить в памяти только что прерванное сновидение.

– Представляешь, Алеша, будто я стою у памятника а он, Кадир, легко соскочил с коня и обращается ко мне: «Ты русская? Мы были вашими друзьями. А вы нас предали. Сами продались сионистам и нас предали. Вы жалкие рабы, подлые рабы. Вы недостойны свободы!» Мне было стыдно и больно от его слов, которыми он беспощадно хлестал меня, я попыталась возразить, что не русские предали арабов, а американские лакеи – Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, Ельцин. А он мне: «У вас у власти хасиды. Вами правят сионисты и ваши русские ослы, женатые на еврейках. Ваш Козырев хасид. „Так что же делать, храбрый и мудрый Кадир? Где наше спасение?“ – спросила я в отчаянии. „Там!“ – воскликнул он и резким взмахом сабли указал на небо. „Аллах?“ – спросила я. „Аллах пришлет своих ангелов, которых мы называем инопланетянами, и они спасут человечество от сынов дьявола. Я лечу за ними в космические дали, я приведу на землю небесных спасителей!“ Он пришпорил разгоряченного коня, сверкнул огненной саблей и улетел в небо.