Иван Шевцов - Голубой бриллиант

– Но там же есть гранитная Маша. Поговори с ней.

Через полчаса она снова позвонила:

– Насчет обеда все помнишь?

– Спасибо, любимая, не беспокойся.

Потом через час еще позвонила, но телефон не ответил.

Вечером он пришел домой раньше Маши и сразу позвонил Зорянкиным. Трубку взяла Лариса Матвеевна. Он вежливо поздоровался и не успел спросить о Маше, как теща ответила подчеркнуто холодно:

– Она уже уехала.

Он начал готовить ужин.

За ужином они рассказали друг другу, как провели этот день. Маша напомнила Иванову о рисунке:

– Ты вправду меня рисовал?

– Конечно. Хочешь удостовериться?

– Сгораю от нетерпения, – шутливо ответила Маша. – Ты же знаешь, что все женщины немножко тщеславны. Показывай.

Алексей Петрович принес лист картона, на котором углем была нарисована скульптурная композиция. Ее он задумал полмесяца тому назад в ту первую брачную ночь, когда Маша предстала перед ним в костюме Евы. Тогда он был потрясен изяществом ее грациозной фигуры, над которой мать-природа поработала на славу. Поражала и очаровывала строгая и стройная гармония плавность линий. И какая-то неуловимая, воздушная легкость движений и целомудренная женская стать. Тогда он мысленно воскликнул: «Неповторимый идеал!» И тогда же представил себе, как он воплотит это неземное очарование в неотразимой по красоте и возвышенности композиции. Эту композицию он вынашивал в течение двух брачных недель, проведенных вместе с Машей. Да, он подчинился ее просьбе не работать целый месяц, дать себе отдых: две недели не прикасался ни к пластилину, ни к глине, не держал в руках молоток. Но мысль его работала постоянно, даже тогда, когда сидели с Машей в концертном зале «Россия» и наслаждались изяществом и гармонией музыки и танца славного коллектива «Гжель», очаровательной статью и красотой танцовщиц. (В антракте Маша тогда сказала Иванову: «А девчонки – одна краше другой. Благодатная натура хоть для живописца, хоть для скульптора. Ты не находишь?» – «Я уже нашел, – ответил он, нежно сжимая ее руку. – От добра добра не ищут: и ни одна из этих красавиц не сравнится с тобой».)

Фантазия Алексея Петровича рисовала несколько вариантов новой композиции, пока не набрела на ту, что была изображена углем на листе картона. В композиции две фигуры: обнаженная молодая женщина и лебедь – символ верности и чистоты. В женщине Маша узнала себя. Композиция произвела на нее сильное впечатление.

– Милый Алеша, мне незачем тебе льстить, – заговорила она, не отрывая глаз от рисунка. – Здесь ты превзошел самого себя. Я представляю это чудо в материале.

– В каком именно?

– В любом – в мраморе, бронзе, фарфоре.

– А в дереве? – Маша не ответила, и Алексей Петрович продолжал: – Этот сюжет требует такой нежной теплоты, которую может дать лучше всего дерево. В дереве работали многие известные скульпторы – Коненков, Мухина. Был такой художник Эрзя. Настоящая его фамилия Нефедов. Он, как и Коненков, жил за границей, в эмиграции. После войны вернулся на Родину со своими работами, выполненными в дереве. Обнаженные женские фигуры – какое очарование! Студентом я попал на его выставку в Москве и был изумлен колдовством большого мастера. Потом я раз пять побывал на его выставке, и, возможно, он повлиял на мой творческий выбор.

– Может, ты прав, тебе видней, дорогой. Но мне кажется, в любом материале шедевр остается шедевром. – Она прижалась к Алексею Петровичу, посмотрела ему в лицо счастливыми глазами, спросила: – Как назовешь?

– Не думал. Название дашь ты. Тебе посвящается.

– Лебедушка, – быстро, не раздумывая, предложила Маша.

– Слишком приземленно, буднично. Ведь ты – царица. Тогда уж – «Лебедица».

– Ты мой лебедь. – Маша обняла его и нежно поцеловала, а он с неожиданной грустинкой, будто походя обронил:

– Лебединая песня.

Маша не сразу уловила смысл этой фразы, восторженно подхватила:

– Прекрасное название – «Лебединая песня».

А он подумал: начать да закончить эту вещь у него еще хватит пороха. А на большее – как будет угодно Всевышнему. Пожалуй, Маша права, заметив: «Превзошел самого себя». Так что и впрямь лебединая песня.

После, конечно, будут еще работы. Но подняться выше этой будет нелегко. Даже почитаемый им Вучетич не смог подняться выше своей лебединой песни – берлинского воина-освободителя, хотя после создал еще Несколько хороших монументов, в том числе Сталинградский мемориал. Сказал, глядя на нее:

– Ты, родная, навеяла мне этот сюжет, ты мой соавтор, и мы споем с тобой эту лебединую песню, дуэтом споем.

Маша знала, что это не лесть, что он искренен, и она гордилась им. В глубине души она считала себя сопричастной ко всему будущему творчеству Алексея Петровича, теперь ее жизнь наполнится новым содержанием обретет больший смысл, и это ее радовало. Ей было приятно сообщить Иванову сегодняшний разговор с художником. Маше было поручено связаться с именитым живописцем – академиком, побывать у него в мастерской и взять интервью. «Народный» и многократный лауреат согласился встретиться с корреспондентом без особого энтузиазма, скорее из любопытства. На традиционный вопрос о творчестве живописец отвечал раздраженно: «Какое может быть творчество во время чумы?! Когда государство разрушили до основания, а культуру окунули в дерьмо. Кому нужно наше творчество? И что я, художник, могу творить? И для кого, скажите мне?» – «Для людей, разумеется, для народа», –ответила Маша. «А где вы видели людей? Которые они? Те, что горло драли за Горбачева и Ельцина, за демократов? Это не люди, это дерьмо, у них нет ни чести, ни достоинства. Скот, который только и думает, чем бы брюхо набить. А вы – „для народа“. Да нет же народа. Есть выродки, торгаши». Интервью он не дал, сказал, что вся нынешняя печать проституирована. Машу подмывало сказать, что есть художники, которые и в это кошмарное время создают прекрасные произведения, но воздержалась, опасаясь, что в ответ прозвучит резкое: «Кто?! Назовите?» Назвать имя мужа она не могла. Вместо этого она сказала: «В годы войны художники не переставали творить и создали много прекрасного. Вы не согласны?» – «То была не просто война, а Отечественная! Тогда был народ, были люди, а не мразь, не предатели-торгаши. Тогда был Сталин, был Жуков, были Александр Матросов и двадцать восемь панфиловцев. А сейчас? Кто сейчас – Ельцин и „герои“ – защитники Белого Дома? Черт знает какой цинизм. „Три жертвою пали в борьбе роковой“. А как говорит Жириновский, эти трое, погибшие у Белого Дома, жертвы дорожно-транспортного происшествия. И никакие не герои».

Выслушав рассказ Маши, Иванов сказал:

– Художник – творец, это его работа, как и работа шахтера. И творить, работать он должен в любое, даже самое гнусное время, будь то война и смута. Великие произведения не всегда создавались в райских садах. Не в лучшее время писал Шолохов «Тихий Дон», Корин «Уходящую Русь» или Пластов «Немец пролетел». Это ложь, что русское искусство за семьдесят лет не создало ничего достойного, басни врагов России, называющих себя демократами. Прекрасное всегда нужно людям, потому что оно согревает душу, облагораживает человека. Сама природа – это храм красоты и совершенства. Красота и любовь неразделимы. Обрати внимание на животных, на птиц. Самцы у птиц весной в брачные дни наряжаются в праздничное оперенье, чтоб радовать своих подруг. Брачное время птицы славят песнями. Красота и любовь – вот высшее творение природы или создателя.