Иван Шевцов - Голубой бриллиант

Когда-то в «застойное» время (Маша называла его «застольным») у Иванова не было недостатка от частных заказов надгробий. Иногда он делал и мемориальные доски в честь «выдающихся и достойных». К нему шли с просьбами – знали, что он делает добротно и лишнего не запросит. За годы перестройки не было ни одного заказа. Властям и гражданам в смутное время было не до покойников.

Ловкие пальцы скатывают податливую глину жгутом – это шея лебедя – и бережно укладывают ее на грудь девушки. Клюв царственной птицы робко и нежно касается соска. Иванову нравится эта композиция, он доволен. Но главное – нравится Маше. Это ей свадебный подарок. Он зримо представляет, как будет смотреться выполненная в дереве. Походя Иванов бросает взгляд на мраморные «Девичьи грезы», и его как-то исподтишка, но походя задевает мысль: «А может, отдать шведу?» И он тут же стряхивает с себя эту коварную, провокационную мысль. «Продать, как продал „Первую любовь“? Какая нелепость!» Он подходит к скульптуре, кладет руку на мраморное плечо, и белый камень ему кажется горячим. Он любовно смотрит на такие знакомые и родные черты мраморного лица и мысленно произносит: «Милая, прекрасная девочка. Извини. Разве могу я с тобой расстаться, моя последняя любовь? Здесь твои грезы. Они сбылись и воплотились в „Лебедице“.

Он не услышал, как вошла Маша, возбужденная, радостная. Расцеловала его и сразу, не переводя дыхания:

– Ну как твой лебедь? – И замерла перед композицией, испаряющей специфический запах глины. Лицо сияет, в глазах озорная смешинка. – А он довольно агрессивен.

– Что ты, Машенька, это благородная и добрая птица. Он целует. Ты погляди на лицо девушки, всмотрись. Ей приятно? Или… больно?

– Приятно. А теперь хватит вкалывать. Оставим их вдвоем – лебедя и лебедицу – и пойдем ужинать.

Они вошли в гостиную, где в центре стола демонстративно возвышалась бутылка портвейна.

– В честь чего? – спросил Алексей Петрович.

– У меня сегодня гонорар. Решила по этому поводу устроить пир. А это тебе. – И она подала мужу носки.

– Спасибо, девочка. – Он грустно улыбнулся и поцеловал ее горячую щеку. – К сожалению, у меня гонораров не предвидится.

– И не нужно сожалеть: у тебя есть пенсия, у меня зарплата да плюс гонорары иногда набегают. Будем жить – не тужить, – с нарочитой беспечностью сказала Маша и начала накрывать на стол.

– И все же досадно, что мы не встретились с тобой в пору моего материального благоденствия.

Алексей Петрович с грустью вздохнул, и Маша правильно поняла его вздох. Она вообще умела тонко улавливать его душевное состояние и настроение, иногда безошибочно читала его мысли по выражению лица, по голосу. «Он переживает, сокрушается», – подумала она.

– Не досадуй, родной. Материальное благополучие – дело третьестепенное. Вдвоем мы выстоим назло всем мафиозным демократам, миллионерам и американским лакеям. У нас есть главное – наша любовь, вечная, неугасимая, святая. Она нам поможет не просто выжить, а выстоять в жестокой войне.

Он осенил ее благодарным взглядом, тихие глаза его блеснули влагой, бережно, как хрупкую драгоценную чашу, взял ее тонкую руку и поднес к своим губам; в ответ она нежно потрепала его по щеке и сказала:

– Не надо падать духом: мы с тобой патриоты.

– Какая ж ты необыкновенная, моя лебедица.

– Она хочет быть достойной своего нежного и чистого душой лебедя.

Он был безмерно благодарен ей за понимание, поддержку, за любовь.

На другой день в мастерскую Иванова наведался представитель «Демроссии» – именно так отрекомендовал себя шустрый, упитанный молодой человек по имени Роман Сергеевич – и сразу же, без лишних церемоний, усевшись в предложенное кресло, приступил к делу:

– Демократическая общественность решила воздвигнуть памятник защитникам Белого Дома, нашим героям. – Он сделал внушительную паузу и устремил на Иванова торжествующе-величественный взгляд, на который Алексей Петрович никак не реагировал. – В Союзе художников, куда мы обратились, нам предложили несколько известных скульпторов, которые могли бы выполнить этот благородный заказ. В том числе и вас, уважаемый Алексей Петрович.

По лицу Иванова скользнула мимолетная улыбка легкого удивления. Предложение было неожиданным и не очень логичным.

– Мне? – переспросил он, не скрывая своего изумления. – Странно. Я же не монументалист. Почему именно мне такая честь?

– Вы художник, можно сказать, деполитизированный, без идеологических комплексов. – Энергичный Роман Сергеевич не уловил иронии в последних словах Иванова. – Вы мастер, профессионал высокого класса. Мы знаем ваши произведения.

– Какие, например? – Иванов решил остудить апломб самоуверенного гостя.

– Те, что публиковались недавно в газете. Девушка с ромашкой гадает: любит – не любит. – Роман Сергеевич состроил игривую улыбку.

– Похвально, – загадочно отозвался Иванов, и снова коварный вопросик: – А вы не обратили внимания в той же газете на другую мою работу – «Ветеран»?

– Разумеется, – мельком обронил Роман Сергеевич.

– Так что, по-вашему, там нет ни политики, ни идеологии?

– Эта работа не в вашем стиле, нетипичная для вас. Скорее дань вашим однополчанам. Вы ведь сами участник войны?

«Они считают меня „нейтралом“, „ничейным“. Любопытно. Может, потому их критики, клеймящие реалистическое, патриотическое искусство, не трогают меня, награждают замалчиванием», – подумал Иванов и спросил, опять же не без шпильки:

– А почему бы вам не обратиться с этим, как вы изволили выразиться, благородным заказом к маститым, к академикам-лауреатам: Кербелю, Цигалю, Чернову?

– Да, нам их рекомендовали. Но, понимаете, в данной ситуации желательно, чтоб автор был русский. Среди погибших героев два русских и один еврей. – Он испытующе устремил на Иванова заговорщический взгляд, но Алексей Петрович молчал. Тогда напористый господин решил подбросить козырную карту: – Вы имейте в виду – мы хорошо заплатим. У нас богатые спонсоры.

– Фонд Горбачева, Боровой? Еще бы – ограбили народ. Моими деньгами, украденными у меня, и расплатитесь.

– Вы имеете в виду вклады в сбербанках? Да, это наша общая беда. Я так же пострадал, как и все. Эта акция на совести Горбачева, которого, как я понимаю, вы не жалуете. И тут я с вами солидарен: он принес много бед нашему народу своей нерешительностью и непоследовательностью. Но как бы мы к нему ни относились, несмотря на восторги и проклятия, он войдет в Историю России, как Ленин.

– Сравнение довольно рискованное. Вам не кажется? – сказал Иванов и подумал: «А он не торопится решать дело, которое привело его сюда. А может, догадался, что не соглашусь». И ему вспомнилась история с памятником Свердлову, когда он отказался от «престижного заказа», и тоже по идеологическому мотиву. От бронзового палача казачества остался только постамент. Что останется от героев Белого Дома, даже если им сварганит монумент вездесущий скульптор, выступающий под псевдонимом Чернов?