Жильбер Синуэ - Дни и ночи

— Положи свою руку на меня. Погладь мою грудь, живот. Видишь, я из плоти и крови. Я совсем не богиня и… — Она не окончила фразу.

— Во мне тоже нет ничего божественного, ты это хотела сказать?

— Да, — застенчиво выдохнула она. — Мы люди, простые люди.

Он вскочил.

— Тира! Тебе нужно побывать на Тире. Ты должна туда поехать.

— Остановись! Прекрати, умоляю тебя. Забудь прошлое.

— Нет, ты должна отправиться туда со мной. Я хочу, чтобы ты знала. Чтобы чувствовала то, что чувствовал я.

Она руками сжала его лицо.

— Зачем ты навязываешь мне эту пытку?

— Дора, сжалься. Сделай мне последнее одолжение, и клянусь, я никогда не вернусь к этой теме.

Она подняла на него глаза:

— Ты клянешься? Никогда?

— Клянусь.

— Ладно. Поехали в Тиру. — И добавила, пристально глядя ему в глаза: — Чтобы изгнать из тебя злых духов…

Тира произвела на Рикардо такое же впечатление, как и в первый раз: огромная раненая птица. Береговой утес был бесформенным, так же проступали в нем красно-черные полосы, и дома, побеленные известью, казалось, все еще дремали.

Ступив на маленькую пристань, Рикардо обнял Дору.

— Я тебе бесконечно признателен. Это было незабываемо.

— Легко говорить. Я очень устала.

— А самое трудное — впереди. — Он указал ей на тропинку, круто поднимавшуюся к вершине высокого мыса.

— Нет! — не веря своим глазам, воскликнула Дора. — Скажи, что это неправда. Скажи, что есть другой путь.

Он отрицательно покачал головой.

— Видно, ты поклялся меня тут угробить! — Она погрозила ему пальчиком: — Ты обещал. После этого восхождения на Голгофу мы навсегда закроем книгу призраков. Согласен?

— Обещаю.

Целый час они добирались до дома Александра Влазаки. Открыв им дверь, художник на несколько секунд лишился дара речи.

— Вы? Вы здесь? — невнятно пробормотал он. Спохватившись, пригласил: — Входите, входите, пожалуйста. Ну и вид у вас!

— Устали немного, — подтвердил Рикардо с усталой улыбкой.

— Устраивайтесь, я принесу чего-нибудь выпить. И Александр быстро вышел.

В комнате ничего не изменилось: все тот же мольберт, кисти и кисточки, краски, палитра. Застекленная дверь, как обычно, распахнута настежь, за ней виднеется море.

Рикардо взял руку возлюбленной, поднес к своей щеке.

— Никогда не думал увидеть тебя здесь, в этой комнате, где столько переговорено о нас с тобой… Жизнь — чудо.

— Да, чудо. И сомнений быть не может! — Она указала на картины, украшавшие стены: — Ты, как всегда, прав. У твоего друга большой талант.

— Он редкий человек с чудесной душой. Александру приходится страдать и за себя, и за других. Я тебе рассказывал его историю. По всей видимости, он не собирается закрывать книгу о фантомах.

Вернулся Влазаки — Рикардо замолчал.

— Вот, — сказал художник, ставя на стол освежающие напитки. — Сейчас это вам просто необходимо.

Он присел на банкетку напротив них.

— Вы… вы надолго к нам? — спросил он с волнением и даже страхом.

— Нет, к сожалению. Мы вынуждены уехать сегодня же.

— Так быстро?

— Я хотел бы показать Доре Акротири. Она никогда там не была. Думаю, ей просто необходимо открыть это место как для себя, так и для меня.

Художник хранил молчание.

— Что такое? — удивилась Дора. — Кажется, вы не разделяете энтузиазма Рикардо.

Застигнутый врасплох, Александр замялся:

— Что вы, что вы! Вы ошибаетесь.

Рикардо по-дружески положил руку на руку художника.

— Александр, друг мой! Не бойтесь. Вы все можете ей говорить. Я не Тристан, Дора не Изольда. Вспомните о моих словах: «Каждая история любви — уникальна».

— Можете вы мне объяснить, в чем дело? — забеспокоилась Дора.

— Да скажите же ей, — подбодрил Рикардо. Подавив нерешительность, Влазаки наклонился к ней:

— Вы, быть может, посчитаете меня пессимистом, но дело в том, что я боюсь за вас. За вас обоих. Вот и все.

— Боитесь? Но почему?

— Просто так. Глупые мысли лезут в голову. Я считаю, что Рикардо прав. Я слишком впечатлительный А как же? Все художники такие. Скажите-ка лучше, чем я могу вам помочь?

— Минуточку, — запротестовала Дора. — Мне хотелось бы все понять.

Рикардо обратился к художнику:

— Вы разрешите ей объяснить?

Влазаки поднял руки и тут же обреченно опустил их.

— Если считаете нужным…

— У Александра есть одна теория, — начал аргентинец. — Он уверен, что существует рок, с незапамятных времен довлеющий над влюбленными. Наш друг убежден, что настоящая, божественная любовь обязательно будет уничтожена богами. Глаза Доры расширились.

— Боги? Наказание? — Она искренне рассмеялась. — Вы верите в эти сказки, месье Влазаки? Зачем богам, если даже они существуют, вмешиваться в наши бедные чувства?

— Вы правы, мадам, они не вмешиваются… пока эти чувства бедные, то есть человеческие. Но как только мы переходим определенные границы, когда мы приближаемся к уровню небожителей, тогда они строго наказывают нас. Боги страшно ревнивы.

— Если вас это может успокоить, скажите себе, что мы с Рикардо не собираемся достигать их уровня. Мы любим друг друга «по-человечески».

Влазаки замкнулся в молчании. Ему явно не хотелось насильно навязывать свои убеждения — мешали присущие ему скромность и деликатность.

— Как бы то ни было, — сказал Рикардо, — ваше участие нас искренне трогает.

Художник постарался улыбнуться и с наигранной непринужденностью махнул рукой:

— Я поглупел. Не надо на меня сердиться. Вернемся к причине вашего приезда. Думаю, вам потребуется кайк… Он в вашем распоряжении. Когда собираетесь отправиться?

— Честно говоря, как можно скорее, — ответил Рикардо. — Наш пароход отплывает в Пирей через два часа. Досадно было бы опоздать на него.

— В таком случае отправляйтесь. Я провожу вас до стоянки.

Александр посчитал нужным приободрить Дору:

— Вам не придется снова идти той же дорогой. Кайк стоит на якоре на восточном склоне острова — он полого спускается к морю.

Произнеся это, он встал, давая понять, что можно отправляться.

Мотор по-прежнему хрипел и кашлял, как старый астматик. На отлогом берегу все еще сохранились красные оттенки. Но когда они причалили к Акротири, то уже не видно было белой птицы, которая несколькими неделями раньше сопровождала Александра и Рикардо. Белая птица исчезла. Не было и ветра. Перестали стрекотать кузнечики, необычная, впечатляющая тишина царила над руинами.

Дора иронично произнесла:

— Недаром твой друг сравнивал Кносс с некрополем. Это место не из веселых, как и пресловутый дворец сэра Эванса.

И тем не менее профессиональный интерес археолога пересилил ироничное отношение. По мере того как перед ними возникали развалины домов, мельницы, ткацкие станки, ее восхищение возрастало.