Кэтлин Сейдел - Вновь, или Спальня моей госпожи

А Дженни? Она не рыжая и не заплетает волосы в косички — но у нее веснушки на носу, бурное воображение, она весела и остра на язык. Она — самая настоящая Энн, его собственная любимая Энн. Только такая женщина ему необходима.

Беда лишь в том, что эта Энн уже нашла своего Гилберта.

«Ты ведь не собираешься его бросить, а?»

Скорее всего, она знала, что на самом деле Брайан — пустое место. И даже, наверное, давно не сходит с ума по нему. Но было дано обещание. Честное слово. И она не изменит своему слову. Никогда не оставит его. Возможно, если дела Брайана пойдут в гору, Дженни позволит себе уйти из его жизни. Но Брайан никогда не достигнет высот — теперь Алек в этом абсолютно уверился. Чтобы добиться желанной славы, Брайан должен рисковать, а этого он не умел!

И Дженни навек с ним повязана.

Как все начинающие актеры, Рита пока не могла похвастаться обильной зрительской почтой, хотя в журналах была масса мелких упоминаний о ней типа: «Темпераментная молодая актриса, вносящая пьянящий аромат юности в сериал — кто она такая?» Алек, правда, не был уверен в подлинности писем телезрителей. Все это с таким же успехом могло быть плодом деятельности хорошего рекламного агента.

Вскоре он сыграл с ней первую сцену. Ничего особенного. Амелия пригласила в гости Изабеллу, и случайно в комнату вошел Лидгейт, что, впрочем, казалось Алеку не вполне логичным. Он считал, что Лидгейт старательно избегает встреч с друзьями Амелии, да и с нею самой. Тем не менее он вламывается в ее покои, Амелия и Изабелла встают, чтобы его поприветствовать, Амелия едва слышно представляет Изабеллу… Лидгейт кивает с обычной ледяной снисходительностью. Изабелла мила, смущена и очень робка при встрече с настоящим герцогом. Алек не понимал смысла этой сцены. Впрочем, Гил и Теренс, похоже, понимали не больше.

С Ритой оказалось довольно легко работать. Она справлялась с задачей, пусть простенькой, хорошо помнила текст. Следила за тем, где находится камера. И костюм носила недурно — по крайней мере, никто не путался в складках ее платья. Но это все было на репетиции…

Когда подъехала камера, то вместо того, чтобы скромно потупить глазки, Рита бросила на Лидгейта вызывающе игривый взор. Отрепетированные скромность и застенчивость вдруг сменились вызовом и откровенным кокетством.

В сценарии ничего подобного не было. И это вовсе не была ее ошибка или случайность. Она намеренно так вела себя.

Актерская игра в мыльном сериале — всегда акт совместного творчества. Ты с утра показываешь партнерам, как будешь действовать, чтобы они могли подстроиться. И никто не выкидывает фокусов. Никто не позволяет своему герою оставить в дураках остальных.

Но Рита Харбер ни на секунду об этом не задумалась. На киносъемках режиссер тут же дал бы команду «Стоп!». Но в мыльных операх всегда стараются все снимать с первого раза. Рита это знала, на что и делала ставку.

Алек отступил, полный холодного возмущения, и одарил бесстыдницу самым суровым взглядом, на который только был способен. Рита захлопала глазами. Она явно не ждала подобной открытой враждебности и отступила, сконфуженная.

Амелия тут же, в порыве сочувствия, коснулась руки Изабеллы. Ей известен был суровый нрав Лидгейта и так больно было видеть, что стрелы его гнева направлены на столь невинное и простодушное создание.

Все трое — Амелия, Лидгейт и Изабелла, то есть Алек, Карен и Рита замерли. Согласно сценарию, последний крупный план принадлежал Амелии, но теперь объектив камеры был устремлен на Алека. На лице герцога застыла гримаса холодного отвращения. В следующее мгновение ассистент режиссера замахал в воздухе бумагами: «Снято!»

Рита захлопала в ладоши:

— Правда, здорово? — она ликовала. — Алек, этот твой взгляд… Я насмерть перепугалась. Замечательно!

Карен, в отличие от Амелии, не испытывала сочувствия к Изабелле. Сердито сжав губы, она сурово взглянула на Риту и вышла из декорации.

Рита взмахнула ручкой, указывая на нее:

— Порой женщинам не нравится, когда другая добивается успеха, не правда ли?

Если бы Алек мог тут же удалиться, он смолчал бы, но ему надо было дождаться костюмера, чтобы тот развязал ему галстук.

— Полагаю, она просто подумала, что тебе еще многому надо научиться.

Рита вспыхнула. Алек подставил шею девушке из костюмерной:

— Но разве не ты говорила, что пришла сюда постигать азы мастерства?

Трудно писать об этом. Но наша профессия — критика, со сценарием «Спальни моей госпожи» явно не все ладно.

Все женские персонажи слишком похожи друг на друга. Не происходит великосветских скандалов, нет и следа бабских дрязг, пусть с поправкой на аристократическое воспитание. К примеру, леди Варлей вот уже много лет любит мужа леди Кортлэнд, но несмотря на это пожилые леди остаются задушевными подругами. По меньшей мере странно… Почему Сюзан не жаждет выцарапать прелестные глазки своей кузине Амелии лишь за то, что у той куча денег, а она сама бесприданница, и никто из-за этого даже не приглашает ее на танец? И Джорджианна должна гореть желанием убить Амелию, потому что та обрушила на нее свое негодование, когда они с Перегрином собирались тайно бежать… Или вы считаете, что с возвращением Трисии Стеклер из отпуска по уходу за бэби их героини должны немедленно броситься друг к другу в объятья?

Эта всеобщая сестринская солидарность очень мила, но в жизни вы никогда не встретите ничего похожего! Что вас удерживает, Дженни Коттон? Почему вы не хотите изобразить женщину такой, как она есть — то есть отчасти сукой?

Через пару дней Рита объявила, что «нащупала характер». Алек понимал, что должен радоваться за нее — ведь он сам так долго искал ключ к образу Лидгейта. Но у него не было уверенности, что образ Изабеллы настолько сложен, что его следовало «нащупывать». Это была стеснительная, застенчивая девочка, охваченная священным трепетом перед обществом, в которое ей предстояло войти. Новая Изабелла была храброй и уверенной, и явно стремилась на самый верх общественной лестницы.

Всей труппе это пришлось не по нраву. «Никогда не знаешь, что она выкинет, — ворчал исполнитель роли лорда Кортлэнда, Мурфилд Томас, еще не сыгравший с ней ни единой сцены. — Будто ходишь по проволоке…» Другие тоже были недовольны: «Что будет, если каждый станет выдумывать отсебятину?» «Почему Дженни так много ей позволяет?»

«Потому, что она все довольно точно подмечает», — отвечал Алек. На самом деле он не хотел, чтобы критиковали Дженни. «Посудите сами, разве не за это мы любим мыльные оперы? К нашему мнению всегда прислушиваются. Дженни разрешила нам с Карен самим изобрести историю отношений наших героев. Почему же Рите нельзя экспериментировать?»