Олег Суворов - Красотки кабаре

Вульф неопределенно пожал плечами, но приготовился слушать.

– Вот показания двух будапештских проституток: Милицы Секеш и Юдит Ковач, – продолжал комиссар, раскрывая папку. – Они были задержаны в пригороде Пешта, поскольку имели непотребный вид и своим поведением нарушали общественную нравственность. Проще говоря, были пьяны и орали во все горло. Причину своего поведения они объяснили радостью – в тот день им удалось подцепить богатого клиента и хорошенько заработать. Вы меня слушаете?

– Да, конечно.

– По их словам, дело происходило так: они явились по вызову в один частный дом, где их ожидал некий господин, с которым они занялись любовными играми в извращенной форме.

– А что это значит – «извращенная форма»? – полюбопытствовал Вульф, сразу вспомнив цепи и хлыст.

– Вообще говоря, извращение – это удовольствие, получаемое или от чего-то необычного, или необычным способом, – охотно пояснил Вондрачек. – Например, если нормальный человек, намереваясь совершить половой акт, раздевается догола, то извращенец поступает наоборот – то есть, уже находясь в голом виде, надевает носки, шляпу и галстук.

– Какое же это извращение? Это просто игра, совершаемая по правилам, которые известны лишь самим участникам, и я не вижу здесь ничего страшного. Во всяком случае, эти игры намного безобиднее того удовольствия, которое получают некоторые государственные деятели, посылая на смерть своих подданных во имя мнимых…

– Оставим политику, – поспешно перебил комиссар. – В данном случае нас это не касается.

– Хорошо, – согласился Вульф. – Так что дальше – этот господин, то есть Фальва, совершал половой акт в носках и цилиндре?

– Нет, он вел себя по-другому – заставлял обеих проституток снимать свое нижнее белье и выбрасывать его в окно. При этом за каждую снятую деталь туалета он немедленно платил им по десять крон.

– Какая щедрость!

– После того как он первый раз удовлетворился, они вышли из дома и сели в его автомобиль. Господин Фальва привез их в рощу и, поставив одну из девиц на четвереньки, стал совершать с ней половой акт, в то время как другая девица должна была хлестать его по голой заднице березовым прутом. – Судя по тому, с каким удовольствием Вондрачек пересказывал эти подробности, они его немало забавляли. – Наконец он удовлетворился снова, расплатился с девицами и договорился о новой встрече, вручив им свою визитную карточку. Затем он укатил, а девицы дошли пешком до ближайшего трактира, где подсчитали свои доходы и, придя в полный восторг, дружно напились в компании каких-то ломовых извозчиков. Именно после этого их и задержала полиция. Ну, что вы на это скажете?

Вульф улыбнулся.

– Если даже называть это извращением, то это весьма невинное извращение. Гораздо более опасными мне представляются те извращенцы, которые вообще не хотят получать удовольствия, или те, которые не дорожат временем жизни, или те, которые тратят это время на самые ничтожные мелочи…

– Вы философствуете, а я вас спрашивал о другом, – вновь прервал его комиссар. – Вы согласны сотрудничать со мной лично, наблюдая за поведением господина Фальвы? Если вы заинтересованы в скорейшем нахождении фрейлейн Берты Тымковец, то просто обязаны согласиться.

Сергей задумался – ему внезапно вспомнилось его подозрение в отношении лорда Сильверстоуна: не Берта ли направлялась к англичанину в тот день, когда он сам выходил от него после дружеского обеда? Впрочем, стоит ли раньше времени привлекать внимание полиции к почтенному доктору, не лучше ли сначала самому у него обо всем узнать? А что касается Фальвы…

– Хорошо, – наконец сказал он, – во всем, что может поспособствовать розыску этой девушки, я буду вам помогать. Но если вы надеетесь сделать из меня платного шпика…

Вондрачек широко улыбнулся и протестующе замахал руками.

Выйдя из полицейского участка, Вульф взглянул на часы, украшавшие пожарную каланчу. Они начали бить одиннадцать. Вспомнив, что еще не завтракал, Сергей бодрым шагом направился в одно из своих любимых кафе – «Шварцвальд».

Поздоровавшись с хозяином, он занял место за привычным столиком напротив входа и сделал заказ. В кафе было немноголюдно – несколько пожилых венцев, пьющих свой утренний кофе с газетами в руках, да один маленький и худенький юноша еврейской наружности, с крупными, слегка оттопыренными ушами, густыми черными бровями, лоснящимися губами и большими задумчивыми глазами. Он что-то писал, задумчиво поглядывая в окно, поэтому Вульф сразу решил, что это поэт или журналист. Интересно бы взглянуть, что он там сочиняет. Судя по грустному виду, это могла быть очередная стихотворная жалоба на жестокость возлюбленной, или если он слишком самолюбив, то и наоборот. В истории литературы бывали подобные примеры.

В молодости у знаменитого автора «Декамерона» Джованни Боккаччо был роман с одной замужней дамой знатного происхождения. Когда она его бросила, он разразился романом под названием «Фьяметта». Биографы Боккаччо до сих пор спорят между собой по поводу одной пикантной детали – добился он успеха у своей Фьяметты или нет? Сам Вульф, с трудом осилив этот на редкость занудный роман, пришел к выводу, что вряд ли. В романе девять глав, и лишь в одном, весьма бессодержательном абзаце повествуется о том, как она ему «уступила». Но уже в следующей главе они расстаются, после чего следуют бесконечные жалобы дамы на жестокосердие своего возлюбленного. Складывалось впечатление, что Боккаччо, описавший себя в облике классического соблазнителя по имени Панфило [3], не смог поведать ничего вразумительного по поводу своих мнимых успехов. Счастливые поэты гораздо красноречивее! Роман, написанный брошенным поклонником, – одна сплошная жалоба влюбленной и брошенной женщины. Есть над чем задуматься психоаналитикам…

– …Дождемся Фелицию и вместе пойдем на лекцию профессора Фрейда.

Задумавшийся Вульф удивленно вскинул голову. А ведь он чуть было не забыл, что сегодня как раз тот день, когда Фрейд читает открытую лекцию в Венском университете.

К молодому человеку присоединился приятель, и теперь, в ожидании какой-то Фелиции, они живо обсуждали волнующую обоих тему.

– Понимаешь, Франц, – говорил этот приятель, непрерывно поправляя свое золотое пенсне, – я давно заметил одну закономерность: чем скучнее жизнь – тем злее развлечения. А самое злое из них – это травля себе подобных путем склок и подсиживаний. Именно поэтому я вынужден был оставить работу в городской ратуше, о чем, впрочем, нисколько не жалею, ибо это были самые скучные годы моей жизни.

– Что же тут удивительного? – отложив перо, отвечал Франц. – Скука – это царица дураков и бюрократов! При этом насколько скучны сами бюрократы, настолько же скучна и борьба с ними.