Илья Стогов - mASIAfucker

Подружка встретила петербургских приятелей, у которых была бутылка джина, пошла выпить и исчезла. Вместо нее рядом появилась незнакомая девица в синем платье. Из-под громадных очков торчал кусочек ее радостного лица. Девица смеялась, широко распахивая рот.

Из-за музыки ему не было слышно, он только видел, как она смеется. Их со всех сторон толкали.

Потом девица показала, чтобы он наклонился, и проорала ему в ухо:

— Хочешь секса?

— Не знаю. А ты?

Они протолкались к выходу, протолкались прочь от толпы, поскальзываясь, долго влезали на темный, заросший деревьями холм.

Она через голову стянула платье, расстегнула ему брюки и громко кричала. Он не услышал, как их со всех сторон окружили гогочущие колхозники из ближайшего села.

С утра его собственная подружка где-то купила амфетаминов и сама скрутила ему трубочку из украинской купюры. Может быть, дело в них, а может быть, в том, что он давно отвык общаться с такими парнями… Олег чувствовал, что не просто боится их, а ОЧЕНЬ боится.

Их было несколько. У того, что говорил больше всех, была крашенная перекисью челка, падающая на один глаз. Парень всей пятерней ее поправлял. На среднем пальце руки у него была зеленая татуировка в виде перстня. Господи! Последний раз Олег видел прически, как у него, больше десятилетия назад.

Было так светло, что на голой девицыной спине можно было пересчитать все позвонки, от третьего до одиннадцатого. Девица быстро натянула трусы и замерла. Колхозники громко засмеялись. Олег промолчал.

Колхозники тянули руки к телу девушки, а Олег не мог заставить себя открыть рот и сказать хоть что-то.

Крашеный крымчанин крикнул:

— Ша, братва! Конец рассказа!

Девица вертела головой, поворачивалась к Олегу. Потом она громко завизжала.

Крик был слышен плохо, гремела музыка, но это все равно подействовало, парни шарахнулись.

— С-сучка!

— Пойдем отсюда. Пойдем скорее.

— Еще раз встречу — соски зажигалкой прижгу!

Девица тянула Олега за рукав и говорила, что хочет уйти. Пробираясь обратно через кусты, он старался не бежать, идти медленно. Внутри все дрожало.

Они вышли к свету и к людям… к знакомому миру… девица вдруг резко остановилась:

— Я забыла очки.

— И чего?

— Я забыла очки ТАМ. Сходи за ними.

— Плюнь на них.

— Я не могу. Это мои любимые очки. Сходи, а?

— А ты?

— Я подожду здесь.

Олег лез обратно через кусты и боялся чего-то очень плохого. Именно очень плохое с ним и произошло.

Стараясь не обращать внимания на пахнущих грязью крымчан, Олег поискал девицыны очки. В высокой траве это было бесполезно, и он развернулся, чтобы уйти…

Колхозники не дали ему уйти. Они окружили его, и крашеный парень, взяв его за рубашку, сказал, что так и думал: Олег обязательно вернется.

Еще он говорил о понаехавших в их область уродах… и что-то такое, во что невозможно было поверить… произнося слова «в рот», он задирал верхнюю губу, и Олег видел, что у парня хорошие, но немного редкие зубы.

— Убери руку.

— Да? А если не уберу?

— Я сказал: убери руку!

— А я сказал, что ты сейчас сделаешь это! Прямо сейчас!

Чувство было как в кресле у стоматолога, когда ты сидишь с распахнутым ртом и не можешь поверить, что пришел сюда сам… своими ногами… и прямо сейчас начнется самое страшное.

— Ты сумасшедший?

— Я сказал: давай!

— Нет! Да нет же!

— Ты не понял? Живо!

— Погоди… да погоди же…

— {свистящим шепотом) Что ли, ты не понял?

— Я же мужчина… так не бывает.

— Все! Больше — не мужчина!

Объясняя, чего он хочет, главный колхозник будто немного стеснялся и говорил очень тихо. Он даже ни разу не ударил Олега. Вернее, ударил, но чуть-чуть, несильно… от этого все казалось еще страшнее, чем было на самом деле.

Потом парень сорвался на крик (Ж-И-В-О!), и Олег все-таки сполз на корточки. Пальцами и коленками уперся в украинскую грязь. Он не желал открывать глаза… ему было страшно и омерзительно смотреть на мир, который вытворял с ним, Олегом, такое.

Обступившие их, спинами прикрывавшие то, что происходило, парни молчали, улыбались и не произносили ни слова.

Крашеный прервался только два раза. Один раз, чтобы прикурить папиросу. Второй — чтобы сказать Олегу, что если тот не перестанет больно делать ему зубами, то парень затолкает ему в ухо спичку и порвет Олегу барабанную перепонку…

Когда парня начали бить конвульсии, Олег отшатнулся, но тот сжимал волосы у него на затылке… сжимал все сильнее… чтобы не упасть, Олег взмахнул руками и все-таки приоткрыл веки… успел заметить молнию на ширинке парня… и его сведенные пальцы… они были мерзкие… две фаланги пухлые, как у младенца, а последняя, с грязным ногтем, — будто из другого комплекта… тонкая и длинная.

Подруга пришла домой вечером следующего дня. Олег спал. Она легла рядом и обняла его. Он чувствовал ее руку, но не стал этого показывать.

Поезд из Крыма до Петербурга полз гораздо дольше, чем из Петербурга в Крым. Возможно, дело было в том, что денег хорошенько напиться уже не оставалось.

В 10:24 я вышел из девятого вагона Транссибирского экспресса. В Москве было жарко. Вокруг пахло жареным. Это был запах московского лета.

Все-таки Москва — очень русский город. Для меня — чересчур русский. Все эти названия районов, заканчивающиеся на «ка»: Сретенка… Воздвиженка… будто американские инвестиционные компании: «Сретен Со», «Воздвижен Со».

Прямо на газонах лежали нищие… очень много бездомных людей. Сначала я решил, будто это брошенный на траву мусор. Окружающие относились к этим людям именно как к брошенному на траву мусору.

Бездомные женщины и мужчины плотно прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Некоторые, лежа, читали потрепанные книжки. Один, косматый инвалид, спал в инвалидной коляске. Вокруг него были набросаны пустые бутылки от пива «Миллер». Мне вот пить такой напиток не по карману.

Чтобы скоротать время перед вечерним поездом на Петербург, я позвонил приятелям, и дальше не обошлось без нескольких модных московских клубов.

Клубы отличались друг от друга только тем, что в некоторых приятели порывались подраться с присутствующими, а в других не рисковали. Дым. Кирпичные стены. На столах коробки из-под апельсинового сока, грязные тарелки огромных размеров.

Улыбчивые модники пили пиво. Грудастые девочки с чистыми волосами плечами прижимали к ушкам трубки мобильных телефонов. За соседним столиком красивая москвичка говорила подружке:

— Эта дура своим «Йоши Йамамото» надушилась: весь вечер мне испортила.

Парни пробовали уговорить остаться в Москве еще на день.