Алек Стюарт - Жизнь — это судьба

В нашем отряде было несколько бирманских девушек, мы работали вместе во время всей военной кампании, и Дороти пообещала, что одна из них временно займет место Рейн. Она прислала сержанта Мин Тхин Тхе, пожалуй, самую опытную, которая, однако, почему-то сразу же не поладила с Дженис. Меня это тем более удивило, что мы всегда прекрасно уживались с бирманскими девушками, любили их, а Дженис — милый человек и великолепный работник, находилась обычно со всеми в хороших отношениях. Когда я прервала горячий спор между ними на складе, то заметила, что Дженис плачет. Пришлось снять ее с дежурства.

— Мне очень жаль, Вики, — проговорила Мин Тхин, озабоченно сморщив свое добродушное и довольно интеллигентное лицо. — Не знаю, что я такого сказала или сделала, отчего она рассердилась. Может, ей не нравится работать под началом бирманской женщины?

Я категорически отвергла подобное подозрение. Всякий, кто знаком с Мин Тхин, не станет возражать против работы под ее руководством. Она была исключительно деликатной, мягкой, скромной, не способной вызвать раздражение. Ну, а Дженис явно не страдала расовыми предубеждениями. Она встречалась и дружила с бирманскими девушками и, как я вспоминаю, рассказывала мне, что с удовольствием проводит время в их компании. Очевидно, существовали более глубинные причины.

Оставив за себя в магазине Мин Тхин, я отправилась на поиски Дженис. Ее не оказалось ни в палатке, ни в столовой, где мы ели, и капрал, заведовавший столовой, на мой вопрос лишь отрицательно помотал головой. Никто из нашей группы не появлялся у него после завтрака, заверил он меня.

Загадку исчезновения Дженис разрешил в конце концов Генри. Он подошел ко мне, когда я вторично осматривала наши палатки.

— Вы ищете Дженис? — спросил он отрывисто и резко, и я уставилась на него в изумлении: не в его обычае было разговаривать так бесцеремонно.

— Ну да, — призналась я. — Говоря по правде, я действительно разыскиваю ее Вы знаете, где она?

— Она в моей палатке, Вики.

— В вашей палатке?! О, ради Бога…

Жестом он остановил меня.

— Нужно ли напоминать вам, что я — доктор? В палатке, кроме нее, никого нет. Она в полной безопасности.

— Да, но...

— А вам известно, — спросил он, — что ее отец как военнопленный работал на Таиландской железной дороге?

Ошеломленная, я только покачала головой. Дженис никогда не говорила об отце, даже намеком. Интересно знать, сообщила ли она начальнице. Пожалуй, нет. Иначе мне как руководителю группы стало бы известно. Кроме того, зная об этом, начальница вряд ли включила бы Дженис в нашу команду.

— Да, он был в плену, — с горячностью воскликнул Генри. — Она встретила одного парня, который находился вместе с ним. Кажется, сегодня утром. И тот рассказал, что ее отец мертв.

— О, бедняжка! — прошептала я, потрясенная до глубины души. Сознавать, что отец не пережил плена, уже достаточно печально, но узнать о его смерти от очевидцев было во много раз хуже. И она ни словом не обмолвилась, когда пришла на работу. Лишь поскандалила с Мин Тхин.

— Сейчас она спит, — пояснил Генри и вздохнул. — Я дал ей лекарство, чтобы она забылась. Побуду с ней, пока она не проснется. Но было бы неплохо, если бы вы проверили достоверность сведений по официальным каналам. Ее отца зовут Рассел Скотт, он служил в воздушной разведке в чине майора. Вот здесь у меня все его данные. Весьма возможно, что тот малый, с которым разговаривала Дженис, все-таки ошибся, спутал его с кем-то другим. Обычное дело.

— Вы правы, — согласилась я и взяла у него старый обтрепанный конверт, на котором Генри записал полученные от Дженис сведения о ее отце, при этом Генри как-то неловко похлопал меня по руке.

— Извините меня, Вики, дорогая, что поначалу накинулся на вас. Это потому... Ах, я не знаю. Дженис — прелестный ребенок, и все показалось таким несправедливым. И я подумал, что вам, разумеется, все доподлинно известно.

— Я ничего не знала. Дженис никогда не касалась этой темы. Ее отец, я полагаю, был в Сингапуре?

— Так утверждает она, — кивнул Генри. — Дженис, по ее словам, вступила в ваш отряд, надеясь отыскать отца. И ее поискам было суждено завершиться здесь, в лагере. Да еще столь печальным образом. Ну что ж, — вновь вздохнул он. — Мне лучше вернуться к ней. Как только она проснется, я отведу ее в вашу палатку. Вам не нужно беспокоиться, я присмотрю за ней.

Поблагодарив его, я с конвертом направилась в администрацию лагеря, чтобы проверить майора Рассела Скотта по имеющейся там картотеке. И здесь, когда я перебирала карточки, случилось совершенно непредвиденное, такое можно встретить разве что в книгах — в канцелярию вошел отец Дженис.

Он назвал себя дежурному офицеру, и я, слушая его, не сразу осознала значение произнесенных им слов. Тут офицер взглянул на меня, и лицо у него расплылось в удивленно-радостной улыбке.

— Не об этом ли офицере вы спрашивали меня, сударыня? О майоре Расселе Скотте из пятой австралийской дивизии?

— Да, — ответила я, запинаясь, — спрашивала.

Затем я подошла к Расселу и протянула ему руку. Майор пожал ее, смущенно разглядывая незнакомую молодую женщину. Он был так похож на свою дочь, что я нисколько не сомневалась: передо мной именно тот человек, за кого он себя выдает, хотя, конечно, Дженис обнаружит в его облике определенные перемены, незаметные для меня. Как все военнопленные, отец Дженис был худой как щепка, страдал от тропических язв на руках и ногах и от хронического недоедания. Но он стоял передо мной живой, а бедняжка Дженис, начавшая розыски несколько недель тому назад еще в Сиднее, считала его мертвым. Я сумела кое-как, с пятого на десятое, объяснить ему, кто я такая и почему старалась обнаружить его следы, но когда я упомянула имя Дженис, выражение смущения на его лице сменилось крайним изумлением.

— Дженис здесь? Здесь, в лагере? Вы что-то путаете, это просто невозможно!

Я взяла его за руку, опасаясь, что, потрясенный моим сообщением, он упадет в обморок. Дежурный офицер пододвинул стул, и майор, поблагодарив, сел.

— Объясните, пожалуйста, ради Бога: каким образом моя дочь попала сюда и чем она здесь занимается.

Я постаралась выполнить его просьбу, и, пока я рассказывала, он крепко сжимал мою руку. Его пальцы, несмотря на зной снаружи и духоту в палатке, были холодны как лед.

— Когда я покинул Сидней, — произнес он глухим голосом, — Дженис была ребенком, ходила еще в школу. А теперь вы говорите мне, что она служит в вашем отряде. Трудно поверить.

— Как хотите, сэр, но это правда, — заверила я.

— А она сможет добиться увольнения из армии? — спросил он с тревогой. — Меня, наверное, скоро отправят на родину, и мне, разумеется, хотелось бы, чтобы она уехала со мной. Не понимаю, о чем думала мать, отпуская ее на военную службу, — какое-то сумасбродство. Но, — улыбнулся майор, — по правде сказать, я очень горжусь своей дочерью.