Тибор Фишер - Путешествие на край комнаты

Силья с Туомасом не обращают внимания на Мику и жалуются на соседских подростков, что собираются по вечерам в их дворе, дома, в Хельсинки, и злостно вытаптывают цветы на общественных клумбах. Могу представить себе этих злобных подростков; даже я бы, наверное, застращала их всех, вместе взятых, одним грозным взглядом.

Я пытаюсь решить, какой эпизод из насыщенной жизни нашего района, где сплошное карманное воровство, и вырывание сумок, и угоны машин, и торговля наркотиками, и вооруженные ограбления, и минеты под деревом в скверике (и что меня больше всего поражает, при всем при том это не самый дешевый район), так вот, я пытаюсь решить, о чем рассказать своим финским гостям. Перечисляю все национальные преступные группировки, представленные по соседству: русская мафия, итальянская мафия, ребята с Ямайки, турки и колумбийцы. И что интересно: Силья с Туомасом вроде бы даже немного завидуют. Кто-нибудь знает, что происходит с нашей цивилизацией? Куда подевалась вся цивилизованность? Нет, что-то тут явно не так.

А еще Силья с Туомасом просто в восторге от нашей британской деревни: все такое изящное, старомодное и изысканное – просто прелесть. Лично во мне эта «прелесть» не вызывает других эмоций, кроме резкого отторжения. Я до сих пор с содроганием вспоминаю тот летний поход: как мы спали в палатке, а в августе ночи уже холодные, так что мы все задубели изрядно; помню, как приходилось лавировать, чтобы не вляпаться в коровьи лепешки; помню этот кошмарный чертополох, ежевику, коров («на удивление упрямых и даже строптивых», по словам нашего экскурсовода) и барсуков, переносчиков всякой заразы, упорно ищущих приключений себе на известное место.

– Мы читали об этом в книгах, – говорят Силья с Туомасом.

Да, так всегда и бывает. Прочитаешь о чем-то в книге – и тебе хочется это увидеть. Я так думаю, мой интерес к их оленям и настоянной на грибах моче происходит из того же источника.

Мика ушел в себя. Мы говорим об истории. Я совершенно не знаю историю, и тем более – историю Финляндии, но чем больше я узнаю о других странах и их культуре, тем больше я убеждаюсь, что можно выдумать все, что угодно, и это когда-нибудь, да случится. Где-нибудь. С кем-нибудь.

Человек привязывает себя к шести грифам и сигает с утеса в надежде взлететь. Козопас становится королем, потому что он как-то так хитро сварил яйцо. В стране запрещен смех. Силья говорит, как хорошо подготовленный лектор: рассказывает о периодах «Большой злобы» и «Малой злобы», малоприятных отрезках финской истории. Я жду, что будет еще какая-нибудь «Досада средней паршивости» и «Раздражение по пустякам», но все ограничивается двумя злобами. Впрочем, я даже не сомневаюсь, что где-то что-то такое было. Хуже всего – это войны. В наличие имеются: шестидневные войны, десятидневные войны, тридцатилетние войны, столетние войны, Футбольная война, Притворная война, Бешеная война. Война Уха Дженкинса. Придумайте сами любое название. Наверняка где-то была – или будет – Война «А пока нас никто не видит, мы потихонечку сообразим войну».

На самом деле история – это сплошное массовое убийство. Маленькую страну норовят захватить страны побольше. Большие страны всегда ходят войной на маленькие, а если не ходят, значит, заняты внутренними делами: гражданскими войнами или погромами.

Приносят счет, и у меня глаза лезут на лоб. Это, наверное, самый дорогой ужин из всех, что я ела в жизни. Лондонские цены – предмет извращенной гордости всех лондонцев. Да, у нас тут кошмарная грязь, непрестанная сырость и вонь, все коммунальные службы работают так, словно нас каждый день бомбят вражеские ВВС, но мы можем позволить себе здесь жить, тогда как другим это не по карману. Мы держим марку. Мы готовы покорно принять наказание. Но все же приятно бывает узнать, что запредельные цены бывают не только у нас в Лондоне. Как-то оно греет душу.

Плачу официантке отдельно, но без чаевых: она была вежливой, предупредительной и расторопной, но не более того. Есть народы, из которых получаются выдающиеся официанты, но финны к ним не относятся. Комплимент?

Мика предлагает совместный поход в сауну, но меня ну никак не прельщает перед ним раздеваться. Разговор переходит на историю сауны. Мика рассказывает про музей сауны, где есть какие-то редкие фотографии 1890 года, на которых распаренные голые бородатые мужики катаются в снегу. Зрелище совершенно нелепое и малоэстетичное – как тогда, так и теперь. Я не жалею, что приходится пропустить сауну. Все равно это слишком уж туристическое развлечение. Силья с Туомасом собираются уходить. Вслух они этого не говорят, но я вижу, что оба немного волнуются за меня – что я остаюсь с Микой наедине. Мне очень понравились Силья и Туомас. Было приятно с ними пообщаться. Меня всегда очень радует, что на свете еще встречаются здравомыслящие и культурные люди.

– А еще меня угнетает, что у меня нет ничего, кроме маленького лесочка с молоденькими деревцами, который никто не покупает, потому что цены на древесину резко упали. – Мика пытается встать, собираясь для последнего решительного броска. На меня. В прямом смысле слова.

Я его не виню. Это традиционный прием – самец набрасывается на самку. Но меня поражает Микина наглость: он видит, что он мне не нравится, он плохо одет, он надрался в корягу, до состояния полного нестояния – и все равно лезет ко мне. Сейчас он вообще ни на что не способен. Даже на то, чтобы как следует подрочить. Его нетвердый прыжок – дань традиции. Самец должен набрасываться на самку. Вот мужики и наваливаются на тебя и пытаются влезть тебе в рот языком. И женщины сами виноваты, что спускают им это с рук. Хотя, с другой стороны, если бы мы ничего не прощали своим – и чужим – мужикам, мы давно бы все вымерли, как динозавры. Мужики, я так думаю, по природе своей не способны понять, что женщину совершенно не впечатляет, когда ей задают идиотский вопрос типа: «А у тебя есть парень?», после чего начинают браво раздеваться у нее на глазах, тем более если все происходит на кухне.

– Я не знаю дороги домой, – говорит Мика, когда я выталкиваю его за дверь.

– А есть кто-то, кто знает? – вздыхаю я.

Поднимаюсь к себе, включаю телевизор и пытаюсь практиковаться в произношении тех пятидесяти слов на финском, которые я знаю, но практиковаться как следует не получается, потому что почти все программы финского телевидения идут на английском, и эти программы я уже видела. Субтитры, правда, на финском, но они предельно минимизированы, хотя слово «адвокат» мелькает достаточно часто.

Новости – тоже на финском. В чем, кстати, прелесть любых новостей? В том, что всегда можно сообразить, о чем идет речь. Даже не прибегая к помощи тех пятидесяти слов на финском, которые ты знаешь. В новостях всегда говорят об одном и том же. Например, там всегда есть раздел «Большой Босс сегодня сказал». То, что сказал Большой Босс, как правило, так или иначе подпадает под категорию «мы обязательно усовершенствуем, поднимем и наладим»… или «мы уже усовершенствовали, подняли и наладили». Потом, если это демократическая страна, приводятся критические высказывания боссов помельче, которые обязательно поливают друг друга грязью; если страна недемократическая, то критические замечания опускаются, а грязью поливают уже иностранцев или некое меньшинство, неугодное правящей партии.