Милорад Павич - Страшные любовные истории

Барышня Амалия Ризнич была в семье второй, кто носил такую фамилию и имя, а по бабке она вела происхождение от графов Ржевуских. Тех самых Ржевуских, которые с XVIII века давали Польше писателей и государственных деятелей, а в XIX веке прославились красивейшими женщинами, чьи парики и платья до сих пор можно видеть в музеях [1]. Первая, самая старшая Ржевуская, Эвелина, была замужем за неким Ганским, а потом вступила в брак второй раз – с Оно-ре де Бальзаком, французским романистом [2]. Вторую графиню Ржевускую, сестру Ганской-Бальзак, звали Каролина, и совсем молодой ее выдали замуж в семью Собаньских, но этот брак не был продолжительным. В 1825 году в Одессе и в Крыму она встречалась у своей младшей сестры, третьей графини Ржевуской, с поэтом Адамом Мицкевичем, который посвятил ей лучшие из своих любовных сонетов. На них еще можно было наткнуться среди семейных бумаг матери Амалии, и когда Амалия начала приводить в порядок и отдавать в переплет свои собрания рецептов, в одно из таких собраний она случайно включила и стихотворение Мицкевича, посвященное ее бабке, – оно было написано на обороте перечня блюд, подававшихся во время какого-то обеда в 1857 году. Третья графиня Ржевуская (бабка Амалии по прямой линии), Паулина, та самая, у которой встретились великий поэт и Собаньска, была второй женой судовладельца и крупного торговца Йована Ризнича. Он же происходил из рода тех самых бокельских богачей Ризничей, которые в конце XVIII века начали расширять свою торговую сеть на север и восток и, обосновавшись в Вене, скупать земельные угодья в Бачке, из тех самых Ризничей, у которых было принято до заката солнца пить только с закрытыми глазами, из тех самых Ризничей, среди которых в старину был один красавец, который за каждую свою улыбку получал от собственной любовницы по одному дукату. На заре XIX века одна из ветвей Ризничей переселилась из Вены в Триест, чтобы успешнее держать под контролем разросшийся семейный флот. Так что в начале XIX века дед Йована по-прежнему жил в Вене или в одном из имений в Бачке, а отец, Стеван, уже купил для сербской церковной общины в Триесте шитую золотом хоругвь с ликом святого Спиридона и с комфортом проживал на берегу Триестского канала, не только управляя флотилией в пятьдесят флагов, но и обладая недвижимостью в столько же очагов.

– Позвольте представить вам, ваше императорское высочество, бедняка, у которого в этом городе имеется всего лишь пятьдесят домов, – сказал в 1807 году губернатор Триеста принцу Людвигу Габсбургскому, приведя к нему на аудиенцию Стевана Ризнича.

Вместе со Стеваном Ризничем в Триест переехала и та самая знаменитая «двухтарифная» улыбка деда Ризнича, которая в их роду после него передавалась из поколения в поколение и которую были обязаны усвоить все члены семьи мужского пола, если по каким-то причинам они не получили ее в наследство естественным путем. Эта улыбка, возраст которой уже перевалил за сто лет, в шутку называлась в роду Ризничей словом «карафиндл», а слово это обозначает столовую посуду для уксуса и растительного масла.

Именно с такой улыбкой на губах, словно это товарный знак их фирмы, триестские Ризничи пригласили писателя Доситея Обрадовича (1740 – 1811) в домашние учителя для своего наследника Йована и принялись выписывать мальчику всевозможные книги, словари и календари, потом послали его учиться в Падую, а затем в Вену, где он встретил девушку, которая стала его первой женой. В те времена Ризничи уже торговали собственным зерном из Бачке по всему свету, и особенно хорошо были развиты их связи с Одессой. Австрийские шпионы, которые сидели по венецианским театрам и наблюдали за тем, кто чему аплодирует и кто над чем смеется, знали, что деньги, полученные Ризничами от торговых сделок по снабжению русской южной армии, идут на помощь сербской революции 1804 года. Дела с русской армией развивались все лучше и лучше, и вскоре молодой Йован Ризнич стал тем, кому доверили основать и развить деятельность торгового представительства дома Ризничей в одесском порту, к причалам которого приставали их суда. В те годы в Одессе в дождливую погоду была такая грязь, что без ходуль невозможно было перейти дорогу, и только недавно начались работы по мощению улиц звонким камнем.

В 1819 году Ризнич погрузил на одно из своих судов итальянскую оперную труппу в полном составе, с басами, которые в открытом море из-за морской болезни превратились в теноров, с тенорами, которые по гой же причине на какое-то время потеряли голос и требовали возвращения судна, с сопрано, которые от страха на некоторое время перестали подражать Анжелике Каталани, и с дирижером, который вместе со всем хором протрезвел только в Одессе. Чтобы развлечь свою сколь красивую, столь же и болезненную жену Амалию (это и была первая Амалия Ризнич), Йован основал в Одессе оперный театр, где исполняли преимущественно произведения Россини и где у местной золотой молодежи вскоре возник обычай собираться на шампанское в роскошной ложе госпожи Ризнич. Эта красивая цинцарка была известна благодаря своему деду, графу Христофору Нако, который имел обыкновение подвешивать крестьян за ус, владел землями в Банате на территории бывшей аварской столицы и повсюду, где бы он ни стукнул посохом о землю, находили потом золотые кубки из сокровищницы Аттилы. Две дюжины кубков, блюдо и чаша из чистого золота были выкопаны, когда устанавливали изгородь вокруг его виноградников. Как выглядела Амалия Нако, в замужестве Ризнич, которой достались эти кубки, нам известно благодаря рисунку русского поэта Александра Пушкина, потому что и он бывал в ее одесской ложе, воспетой потом в «Евгении Онегине» [3]. Поэт носил перстень на большом пальце и написал немало стихов – и в Одессе, и позже, – посвященных «госпоже Ризнич». Они включены во все сборники его любовной лирики, а ее кончина вдохновила Пушкина на стихотворение, в котором упоминается тень маслины, уснувшая на воде. Йован Ризнич после смерти Амалии утешился вторичной женитьбой, на этот раз на самой младшей из уже упоминавшихся графинь Ржевуских – Паулине.

Внучка Ризнича от этого второго брака, Амалия, унаследовала имя своей двоюродной бабки Амалии, урожденной Нако, имения семейства Ризнич в Бачке и красоту Паулины Ржевуской, бабушки по прямой линии. Жила она преимущественно в Вене и Париже, носила лорнет с ароматическим стеклом, осеняла крестом оставленную на тарелках еду, чтобы та не обиделась, и целовала оброненные ложки. Она играла на флейте, и считалось, что ее флейта была сделана из особого дерева, которое замедляет прохождение звука. Шепотом передавали друг другу шутку: дунешь в четверг, а музыку услышишь только в пятницу, после обеда…