Бернард Вербер - Дыхание богов

Я заблудился в тумане на горном плато.

Я останавливаюсь.

Вдруг я натыкаюсь на какие-то перья.

Наклонившись, я вижу белого лебедя с красными глазами. Он спокойно смотрит на меня и словно чего-то ждет. Я глажу его, и он плывет вперед. Я иду за ним. Лебедь скользит по болотной воде и выходит на сухой берег.

Я по-прежнему следую за ним. Лебедь ведет меня туда, где туман уже не такой густой. Впереди склон, нужно идти вверх. Я поднимаюсь, языки тумана остаются позади. Передо мной вершина горы.

Циклоп – тот, «чей глаз окружен кругом». Согласно греческой мифологии, циклопов было трое. Их имена означали проявления могущества Зевса – Стеропес (молния), Аргус (свет), Бронтес (гром). Объединившись с Гефестом, они выковали волшебное оружие и сражались против Зевса во время битвы титанов. В Древней Греции циклопы считались покровителями кузнечного ремесла. Кузнецы делали себе татуировку на лбу в виде круга, символизировавшего солнце, косвенный источник энергии их горнов. Позже фракийцы также стали делать подобные татуировки, надеясь, что это поможет им овладеть секретами кузнечного ремесла.

Я стою на широком плато, в центре которого сверкает озеро. Посреди озера остров.

Плато окружено туманом, и кажется, будто внизу ничего нет. Я на вершине горы, возвышающейся над Олимпией!

У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ!

Мне трудно в это поверить. Подвиг кажется теперь слишком легким. Я решаю ущипнуть себя, это больно. Я не сплю.

Я здесь. На вершине. Мой проводник, белый лебедь с красными глазами, улетел.

Дворец на острове – это круглая мощная постройка из мрамора. Он похож на огромное пирожное с белым кремом, лежащее на зеленой тарелке. Этажи громоздятся один на другой, словно в наспех собранном макете.

На самом верху маленькая квадратная башня.

Наверное, свет мигал именно в этом дворце.

Внезапно погода меняется. Звездное небо заволакивают тучи.

В озере тихо плавают лебеди.

Должно быть, и мой красноглазый лебедь среди них, но я не смог бы его узнать.

Весь этот пейзаж словно вышел из-под пера романиста. И этот писатель вызывает у меня беспокойство.

У меня больше нет крылатого коня. Нет крылышек на щиколотках. Выбирать не приходится: до острова можно добраться только вплавь.

Я снимаю рваную тогу и прячу ее в камышах. В одной тунике спускаюсь к озеру.

Вода ледяная.

Побрызгав себе на голову и грудь, я вхожу в воду. Потом медленным брассом плыву к белому дворцу. Я расталкиваю кувшинки, водные растения, ряску, лягушек и головастиков. Запах жасмина и кувшинок заглушает смрад болота.

Несколько лебедей подплывают поближе, чтобы поглядеть на странное животное, барахтающееся в их озере.

Я плыву дальше и теперь вижу, что дворец намного выше, чем мне казалось. Самые любопытные лебеди плавают так близко, что я мог бы дотронуться до них. Они разглядывают меня и решают сопровождать.

Остров все ближе. На террасе дворца появляется огромная фигура.

Я узнаю циклопа по одежде – на нем фартук кузнеца, и по единственному глазу, расположенному посреди лба. Он выше, чем Старшие боги.

Он замечет меня. Хватает свой анкх, прицеливается и стреляет. Раздумывать некогда, я ныряю. Молния ударяет в воду. Я ранен, чувствую острую боль в бедре. Но вода смягчила силу выстрела.

Помнится, в «Энциклопедии» говорилось, что циклопы – каннибалы. Что они сделают со мной, если поймают? Поджарят на вертеле? Я даже не стану напоследок херувимом или кентавром. Очередная стадия унижения – превратиться в экскременты циклопа.

Я плыву под водой.

К счастью, смертным я всегда был отличным пловцом и мог надолго задерживать дыхание.

Я высовываю голову из воды. Циклоп стоит на террасе, идущей вдоль берега. Я решаю проплыть вокруг острова, чтобы избежать встречи с ним.

Сквозь заросли бамбука и камыша я вижу его спину. Он ищет меня. Потом подходит к огромному колоколу и начинает звонить.

Появляются два других циклопа.

Я срываю тростинку, ломаю ее и делаю трубочку, чтобы дышать под водой. Пусть они думают, что я утонул.

Я выжидаю примерно полчаса. Раненую ногу сводит судорогой. Наконец я выныриваю и оглядываюсь, вылезаю на песок, заросший кустарником. Перелезаю через невысокую стену и проскальзываю на террасу из белого мрамора.

Хромая, я прокрадываюсь во дворец.

Не останавливаться. Только не сейчас.

И вот я в огромном дворце из белого мрамора.

Раздаются чьи-то тяжелые шаги, и я прячусь за колонной.

Это не циклоп, а два гекатонхейра – великана с пятьюдесятью головами и сотней рук. Неужели парад чудовищ никогда не закончится? Я припоминаю, что циклопы и гекатонхейры бились плечом к плечу с Зевсом против титанов и разделили победу повелителя богов.

Я жду, пока они пройдут. Шаги стихают, и я крадусь дальше.

Дворец Зевса невероятно огромен. Потолок теряется в вышине, до него не меньше двадцати метров. Мне кажется, что я мышка в логове кота.

В холле стоят скульптуры двенадцати Старших богов. Они выглядят недовольными. И Дионис, и даже Афродита. Стены расписаны фресками в пастельных тонах, изображающими эпизоды борьбы олимпийцев с титанами. Лица, полные решимости, искажены гневом и яростью.

Эхо вторит моим шагам по мраморном полу. За мной остаются лужи.

Массивная дверь ведет в коридор, еще одна дверь, следующий коридор. Двери огромны, они сделаны из резного дерева и бронзы, покрытой позолотой.

Я оказываюсь у подножия монументальной лестницы. Осторожно поднимаюсь, приволакивая ногу, и опять попадаю в пустынные коридоры, прохожу великолепные залы, где нет ни души, и вновь оказываюсь в бесконечных коридорах, которые выводят меня к оранжерее, заставленной деревьями в мраморных кадках. Я разглядываю деревья и замечаю, что на ветвях висят плоды в виде стеклянных шаров около метра в диаметре. Присмотревшись, я понимаю, что это планеты. Такие же, как «Земля-18».

У корней ближайшего ко мне дерева табличка: НЕ ТРОГАТЬ.

Читая этот запрет, я вспоминаю слова Эдмонда Уэллса о Библии: «Сказав Адаму и Еве: "Вы можете есть от любых деревьев, кроме того, что растет посреди сада, это дерево познания Добра и Зла", Бог не мог придумать ничего лучше, чтобы заставить их прикоснуться к этому дереву. Все равно что сказать ребенку: "Играй любыми игрушками, кроме вот этой, которая на самом виду"».

Из любопытства я достаю свой анкх и рассматриваю поверхность одного из плодов. Удивительно, но это действительно очень красивый и гармоничный мир.

Я сам не заметил, как, склонившись над шаром, чтобы лучше рассмотреть его, случайно задел его подбородком. Лишь только я коснулся его оболочки, как шар сорвался с ветки. Он падает, как в замедленной съемке, и разбивается на тысячи осколков.