Виктория Платова - Анук, mon amour...

Зачем я соврал ей?

Но отступать было поздно, Кристобаль так Кристобаль, ворковать ей на ухо о ее же увядших прелестях я не собираюсь.

…Я появился в букинистическом за пять минут до закрытия. Целый день я провалялся в постели, попеременно прислушиваясь то к боли в боку, то к собственным ноздрям, у которых бродил запах. Я все еще не мог поверить, что приручил его. Но факт оставался фактом: щенок, в шерсть которого были вплетены магнолия и лотос, привык ко мне. Оставалось только придумать кличку, конструкция из десяти слов (зеленыймандаринлотосмагнолияцветокабрикосагиацинтжимолостьветивержженыймедкедрлакрица) выглядела чересчур громоздкой. По зрелом размышлении, можно было назвать его Бадди, но перед глазами тут же всплыли растрескавшиеся пятки нигера и дешевые перстни на толстых корявых пальцах. Нет, Бадди не подходил категорически, «Раколовка», этот филиал свободной от оков Африки, тоже не вызвала у меня энтузиазма. Оставался еще один вариант, датированный двенадцатым мая 1968 года.

«Саламанка».

Почему я остановился на выцветших чернильных мечтах Тьери Франсуа (или это был постскриптум к путешествию, такой же выцветший)? Просто потому, что Саламанка оказалась на соседней – воскресной – странице, а если хоть что-то находится рядом, идет стык в стык – на это стоит обратить внимание. Мне л и, сиамскому братцу с зеркальным шрамом на затылке, не знать об этом? Жаль только, что Анук никогда не придерживалась подобной точки зрения…

Как бы то ни было, имя для запаха было найдено. И довольно легко прижилось. Теперь стоило мне только произнести его про себя, как запах тут же принимался щекотать ноздри, хороший мальчик, ничего не скажешь.

К вечеру боль утихла, и я решил не откладывать свидания с Бабеттой в долгий ящик. Чем быстрее я встречусь с ней, тем быстрее получу информацию об «Ars Moriendi». И тем быстрее забуду свою вздорную попытку стать испанцем.

…Букинистический встретил меня той же гробовой тишиной, что и накануне, ни единого посетителя, какой волной сюда могло прибить Кении Дорхэма с Майклом Фрэнксом, не говоря уже о погремушке Энди Уорхолле и богемно-мосластой Аманде Лир, – уму непостижимо!.. Бабетта скучала за прилавком с книжкой Дюрренматта в руках. Что ж, старый конь борозды не испортит, настораживает только немецкое издание. «Дюрренматт» по-немецки я еще осилил, но само название книги так и осталось тайной. Хорошо еще, что Бабетте не пришло в голову вооружиться Гарсиа Лоркой! Кажется, он часто отдавал дань колоколам (к колокольчику на дверях букинистического это не относится).

И тем не менее колокольчик звякнул, и Бабетта оторвала глаза от книжки.

– Кристобаль, – проворковала она. – Вы пришли, Кристобаль!

– Hola, – небрежно бросил я.

Бабетта послала мне обворожительную улыбку, лет тридцать назад за одну такую улыбку можно было бы без сожаления отдать весь Rive Gauche 14с гнойником Сорбонны, да еще и приплатить за это. В ходовой валюте шестьдесят восьмого.

– Hola, – тут же подхватила Бабетта. – Если хотите, мы можем говорить с вами на испанском.

Только этого не хватало, вот ведь чертова полиглотка!

– Нет, лучше на французском… Я практикуюсь в языке, и мне хотелось бы…

– О, – Бабетта перебила меня самым бесцеремонным образом. – Лучшего учителя, чем я, вы не найдете! А моему терпению может позавидовать и Христос…

Ссылка на Христа тотчас же выдает в Бабетте нераскаявшуюся грешницу. Хотелось бы верить, что ее мысли насчет затерянного в Париже простачка Кристобаля гораздо менее греховны.

– Что вы читаете? – поинтересовался я.

– Скорее перечитываю, – Бабетта как будто ждала этого вопроса. – Дюрренматт. «Судья и его палач».

Хорошее название, хотя оно ни о чем не говорит мне. Кроме того, что на свете существуют судьи и палачи. Ни на одну из этих ролей Анук не подходит.

– Хорошее название.

– У меня в запасе есть еще одно, и оно тоже вам понравится, Кристобаль. Если уж вам понравилось это.

Неужели «Ars Moriendi» будет отдан мне вот так, за здорово живешь, без чашки кофе, без коньяка и без свидетелей в лице польского работяги-нелегала?.. Но спустя секунду выясняется, что я раскатал губу напрасно.

– «Лифт на эшафот», Кристобаль.

– Тоже Дюрренматт?

– Луи Малль. У меня два билета во Французскую Синематеку, сеанс через час. Вы не составите мне компанию?

Два билета, ясно. Интересно, кому бы достался второй, если бы я не пришел?..

– Да, конечно.

– А перед сеансом можно будет где-нибудь посидеть.

– Да, конечно.

– Вы подождете меня на улице, Кристобаль? Желтый «Фольксваген-жук», он припаркован на противоположной стороне. Возьмите ключи.

«Жучок» на противоположной стороне улицы, я видел его, когда заходил в букинистический, подержанная малолитражка, такая же подержанная, как и сама Бабетта. О том, чтобы «где-нибудь посидеть» перед сеансом, не может быть и речи – пробки на улицах чудовищные. Так что в лучшем случае мы проведем это время в машине, у меня будет возможность изучить профиль Бабетты, до сих пор я не обращал на него внимания.

…В салоне пахнет залежавшимися марципанами, сухим бисквитом и, как ни странно, спермой. Запах нерезкий, больше похожий на воспоминание, вернее, на цепочку воспоминаний, звенья которой перепутались и соединены кое-как, в произвольном порядке. Неизвестно, что было раньше, – бабушкин бисквит (утешительный приз за сбитые детские коленки) или секс-игры на заднем сиденье. В ту пору, когда «жучок» едва вылупился из кокона и поскрипывал новыми протекторами. А может, марципаны следовали непосредственно за сексом, на том же заднем сиденье, кто знает?..

«Ralph» от Ральфа Лорена.

Это Бабетта, она уже заняла свое место за рулем. Точно такими же духами пользуется Николь, секретарша Мари-Кристин, в двадцать лет это простительно. В «Ральфе» есть все, что подменяет двадцатилетним жизненный опыт и делает их значительными в собственных глазах. Вот только причем здесь Бабетта?

– Меня зовут Линн, – сказала Бабетта, когда «Жучок» одолел несколько кварталов и свернул на бульвар Сен-Жермен.

Следующая реплика последовала, когда мы пересекли бульвар Распай.

– «Линн, русалка и немножко бонна». Вы читали «Монток» Фриша, Кристобаль?

Если Бабетта-Линн скажет сейчас, что неизвестный мне «Монток» неизвестного мне Фриша навеян ее шиньоном, я нисколько не удивлюсь. На русалку Линн похожа мало, разве что на бонну с хорошими рекомендациями и хорошо развитой грудью, до краев наполненной просветительским молоком. И немецкими артиклями.

– Нет. Не читал.

– Я на вашем месте тоже бы не читала. Писатели не должны читать друг друга. Они должны читать женщин, сны, линии на ладонях, но только не друг друга.