Гумберто Нотари - Три вора

Прокурор, большой казуист в области юриспруденции и морали, прервал речь защитника:

– И вы полагаете, господин защитник, – ядовито заметил он, – что преступник, вынужденный обстоятельствами красть лишь малоценные предметы, остановился бы перед весьма редким, но удобным случаем украсть три миллиона?

– Скажу даже, – отразил тонкий удар адвокат, – что перед подобным соблазном, при наличии благоприятствующих обстоятельств и обеспеченной безопасности, не устоял бы не только признанный преступник, но признанный джентльмен.

Неистовые крики огласили зал.

С галереи и мест, отведенных чиновникам, поднялись негодующие протесты против слишком «откровенной» фразы пылкого адвоката.

Что касается серой массы публики, она смеялась тем первобытно-грубым, наивно-глуповатым смехом, каким гогочет толпа перед праздничным балаганом.

Одна фраза, брошенная Тапиокой как бы в оправдание, особенно развеселила всех.

– Коли все воруют. Председатель, сидя между двумя непроницаемыми,

словно пара сфинксов, судьями, потряс звонком, как сумасшедший.

– Прошу прекратить беспорядок, – крикнул он, успев водворить относительное молчание. – А вы… – продолжал он, обращаясь к Тапиоке, мирно усевшемуся в ожидании, – извольте встать и отвечать… Где были вы вечером 17 августа прошлого года?

– Где был? – повторил Тапиока в большом затруднении. – А кто ж его знает. Разве упомнишь… столько-то времени спустя?

На лице прокурора изобразилась ирония.

Тапиока, который после враждебности, проявленной по его адресу суровым представителем закона, немедленно почувствовал к прокурору глубокую антипатию и снова не выдержал.

– Извините, пожалуйста, – возбужденно воскликнул он с язвительным смешком. – Ну, а если бы вас кто спросил вдруг, где вы провели ту или эту ночь, вы могли бы ответить?

– Конечно, – холодно-сардонически ответил прокурор с успокоительным жестом по адресу председателя, уже собиравшегося вновь обрезать Тапиоку, – я всегда мог бы ответить и доказать, что ту или иную ночь, в ту или иную эпоху, я провел именно у себя дома.

– Чего проще! Хорошо, как у кого дом есть! А вот у меня нет его? Мне как прикажете быть?

– И поэтому, – по-прежнему насмешливо заметил прокурор, – вы и забираетесь в чужие?

Тапиока пробурчал себе что-то под нос.

– Впрочем, – добавил председатель, – если память у вас такая короткая, мы вам можем помочь.

В августе прошлого года вы избрали себе, предположим случайно, пристанищем чердак одного несколько подозрительного дома на улице Торкио. И именно на этом-то чердаке, спустя три дня после кражи, вы были найдены полицейскими агентами и арестованы. Помните?

– Как не помнить? Еще хороших пинков мне надавали, как забирали… Потому рано было и спросонок вставать мне не хотелось…

– Оставим в покое пинки, – продолжал председатель. – Чины полиции, которые заслуживают большего, чем вы, доверия, будут здесь и покажут, что вы, напротив, яростно им сопротивлялись. Но в данный момент это важности не представляет. С чердака на улице Торкио, откуда из слухового окна прекрасно виден дом, где совершена кража, можно без труда, как это установлено следствием, пройдя по крышам, спуститься как раз на стеклянный купол, освещающий переднюю дома коммерции советника Орнано на улице Мира. Правильно?

– Может быть, и можно, нам это неизвестно…

Чай, не господа мы: у окошечка не стоим, по сторонам не смотрим…

– Пусть так… Перейдем к другому… Признаете ли вы, что утром 17 августа, то есть приблизительно за двенадцать часов до кражи, вы являлись в дом Орнано, в помещение швейцара дома Орнано, где, притворившись подмастерьем стекольщика, болтали со швейцаром, с целью выведать у него, что намеченный вами дом необитаем?

– Ни от чего я не отпираюсь и ничего не признаю… Со многими швейцарами приходилось болтать… и швейцары болтают со всяким народом. Может статься, швейцар дома Орнано болтал со мной, а может, и я когда перекинулся словечком с иной жирной скотиной…

– Кого вы разумеете под словами «жирная скотина»?

– Да так… никого собственно… Это я по привычке, величаю так всех господ, которые насчет понятия туговаты…

– Признаете ли вы далее, что уверяли швейцара, будто посланы хозяином починить стекла в стеклянной крыше дома коммерции советника Орнано?

– Ну уж нет, господин председатель: чего не было, того не было. Откуда мне было знать, что есть на белом свете такой коммерции советник?

– Действительно, вы с хитростью, достойной лучшего применения, назвали какое-то вымышленное имя, которого швейцар не разобрал, так как вы его произнесли умышленно неразборчиво с целью выпытать настоящее. Во всяком случае вы настойчиво расспрашивали о стеклянном куполе, о том, какую он комнату освещает… высоко ли от пола… о том, живут ли хозяева на даче…

– Я? – прервал Тапиока. – Ничего такого я не спрашивал. А если швейцар выкладывает все господские дела, так я-то чем тут виноват? А потом опять же повторяю: никакого такого разговора не помню… ничего не признаю и признавать не могу…

– Послушаем, что об этом скажет швейцар, – заключил председатель. – Пойдем дальше, и смотрите, Тапиока, берегитесь упорствовать в своем запирательстве, чтобы не ухудшить тем безнадежно своего положения, – оказывается, повторяю, и притом с полной достоверностью, что в тот же день, 17 августа, два часа спустя после вашего посещения швейцара, вы приходили к некому Джованне, известному скупщику краденого, от которого получили отмычки, веревку, нож и разные другие вещи, необходимые вам для преступления, в котором вы обвиняетесь. Этот Джованне, арестованный после вас и освобожденный за недостаточностью улик, сознался и подтвердит это на суде, – что он продал вам перечисленные предметы, заявив, однако, что он не знал, для какой цели они вам нужны, но и не скрыв в то же время подозрения, что они могли вам потребоваться для какого-то «большого дела», которое вы затеяли. Правда это или неправда?

Тапиока колебался и, казалось, соображал.

Председатель настаивал:

– Правда ли, что вы были у этого Джованне?

– Бывал я у него много раз…

– А не припомните ли, не говорили ли вы ему в последний раз о «большом деле»?

– Эх! Все вы свое. А вы взгляните на меня, каков я есть, да прикиньте, велики ли мои нужды… Тогда смекнете авось, что по этим моим нуждам мои «большие дела» дальше сотни лир не идут…

– Возможно, конечно, что вы проникли в дом советника Орнано с такими скромными расчетами… Но вот вы натыкаетесь на несгораемый шкаф… Открыв его, как это вполне естественно, и найдя там ни больше, ни меньше, как добрых три миллиона, вы сочли уместным изменить свои взгляды… а?… как вам это кажется, Тапиока?