Антонио Редол - Белая стена

Лейтенант Жулио Рибейро в раздражении обращается к партнеру:

– Чему вы улыбаетесь, доктор Вале? Да, чему вы улыбаетесь? Вспомнили что-то смешное?!

Остальные переглядываются в недоумении, а лейтенант бросает карты на зеленое сукно ломберного стола таким движением, словно тычет в грудь партнера штыком. Хватает форменную фуражку и выбегает; впечатление такое, словно за ним гонится кто-то, кто – вот нелепость-то – вскочил в открытое окно гостиной, где идет игра.

– Лейтенант не умеет проигрывать с достоинством, – комментирует медик, собирая фишки.

– Я ни разу не видел, чтобы он выигрывал. Казалось бы, ему должно везти с женщинами.

– И не везет?

– Тоже нет.

Зе Мигел еще не проронил ни слова. Он послал записку матери, да, послал: пусть предупредит двоюродного брата, а теперь он раздумывает, уж не проведал ли лейтенант о той бумажке, что он после обеда отправил в Алдебаран.

В этот час жнецы начинают выходить из бараков, отстоящих дальше всего от Кабо – той пристани на Тежо, где они договорились сесть на суда, чтобы добраться до города. Судя по небу, три пополуночи, двадцать минут четвертого, жнецам из некоторых артелей придется отшагать верных пятнадцать километров, тем более что женщины тоже идут – будут просить муниципалитет отменить карточки: тратить такую уйму времени, чтобы их отоварить, да еще и откажут, товар, мол, не доставлен, у бакалейщиков один ответ, сколько ни настаивай.

По немым тропинкам Лезирии в гневном молчании шагают жнецы, только раздается лай пастушьих собак, когда во мраке темными сгустками появляются стада быков и конские табуны, приходящие в движение при появлении людей. За северным горизонтом в ночном небе вкраплены огни городка. Они указывают дорогу к улицам, что проходят по гребню берега, кое-кто из жнецов узнает эти улицы на расстоянии.

Словно лучи звезды, десятки отдельных групп сходятся на тот же дальний свет; люди не торопятся: днем немало придется пройти; никто не предвидит, что произойдет, когда они выйдут на площадь перед муниципалитетом, часов в одиннадцать, потому что в это время приезжает сеньор президент.

Луиза Атоугиа провожает глазами мужа, выходящего из барака, кутается в одеяло и застегивает блузу, которую она расстегивает на ночь, чтобы Исидро мог сунуть руку ей между грудями. Когда родится малыш, придется ему забыть эту привычку, думает она, улыбаясь. А затем начинает прикидывать, как бы ей добраться до городка раньше одиннадцати, хотя муж ей запретил покидать барак.

Ну, схлопочет она подзатыльник-другой – подумаешь, ей уже пришлось узнать по опыту, насколько тяжела у Исидро ладонь, когда он разозлится, и ничего страшного, перетерпим. Уж лучше его досада, чем сидеть целый день в бараке, ждать новостей, изнывая от предположений, что там могло произойти, господи боже, что там могло произойти?

Педро Лоуренсо крутит педали в ночной темноте. Достает из кармана ломоть хлеба со свиной колбасой, откусывает большими кусками, медленно прожевывает. Доехав до поворота, где из каменного желоба вытекает струйка воды, останавливается, надолго припадает к струйке, затем смачивает голову, чтобы прогнать усталость, накопившуюся за две ночи без сна. Время от времени засыпает в седле, чувствует, что велосипед выкатил на середину шоссе, и пугается. Если бы с другой стороны выехала легковушка или грузовик, раздавили бы его за милую душу. Хорошо еще, что здесь редко кто-то появляется.

Насвистывает, крутит педали изо всех сил, перемогая усталость. Пока не рассвело, нужно добраться до пристани в Руйво, где есть перевоз: Педро Лоуренсо догадывается, что его ищут, он получил записку от Зе Мигеля, этот тип накоротке с муниципальными тузами, знает, что у них на уме, обслуживает их, но не забыл о дружбе, связывающей двоюродных братьев, бывших приятелей, – и то хорошо, не до конца исподличался.

Самые ранние из жнецов появляются в Кабо почти за два часа до отхода первого пассажирского катера.

Они договариваются выезжать порознь, небольшими группами, чтобы кто-нибудь из кондукторов не осведомил Республиканскую гвардию [26], из кондукторов на это вполне способен Пират, ему не доверяют: как-то ночью, по пьяному делу, рассказывают в порту, он показал полицейское удостоверение, чтобы припугнуть рабочего с цементного завода, когда тот завел (разговор насчет того, что в хлеб второго сорта подмешивают даже молотый лупин.

Женщины, более отважные, решают разжечь костер, чтобы вызвать лодочников. Они видели, что так делали охотники из Алентежо, хотя и не знают, что перевоз не по расписанию обходится дороже. Но сейчас им не терпится добраться до места, а почему, они сами не знают, до часа общего сбора еще далеко. Женщины не привыкли к таким приключениям, они торопятся, хотят сделать что-нибудь, ощущение собственной правоты словно жжет их.

Луиза Атоугиа сворачивает циновку, на которой спит вместе с мужем, и прислоняет ее к стене барака. Мужа она отпустила, но сама тоже решила переправиться на тот берег и к одиннадцати появиться возле муниципалитета. В бараке остались только четыре старухи и дети.

В этот миг в барак опрометью, словно пятки ему припекло, влетает управляющий и спрашивает Луизу, где все остальные, что произошло: выходит, можно бросать работу на второй день жатвы?

Луиза Атоугиа замирает, ошеломленная, сообразив, что управляющий может потребовать лодку, чтобы переправиться на тот берег и уведомить Республиканскую гвардию. На том берегу, в Альяндре, есть телефоны, а Мушан, где их артель работает, как раз напротив Альяндры; и зачем только существуют телефоны, если от них беда людям, которые одного просят – еды.

– Они пошли просить сеньоров из муниципалитета, чтобы присылали побольше еды.

– Но я здесь, выходит, кто – чучело, соломой набитое? Хоть бы слово сказали, записку оставили, предупредили как-то. Кто я здесь – последний бродяга, что ли?!

– Ну что вы, сеньор, как вы могли подумать, сеньор! Наши даже говорили о вас: мол, если бы все умели ценить работу людей так, как вы…

– Ты мне зубы не заговаривай, пустые слова. А что касается дел, слабаки так поступают, дрянные людишки. Я им потачки не даю, вот и отыгрываются таким манером. С такой публикой одно средство – хлыст, это я тебе говорю, Луиза Атоугиа.

– Вы же знаете, сеньор Анселмо, пищи не хватает, чтобы силы поддержать для страды.

– А таким способом добудут они пищу? Скажи ты мне: таким способом они ее добудут? Может, вы думаете, у муниципалитета есть запасы хлеба, с вами поделятся?

– У тех, кто может деньги выложить, всего в достатке…

– Еще бы! А вы добудете деньги таким способом – теряя рабочие дни?… Когда мы вам приказываем пропустить день, сразу клыки показываете. Но когда вам самим взбредет на ум побездельничать, вы бросаете работу, и дела вам нет до убытков, что терпят те, кто вам платит… Неразумно это, Луиза Атоугиа.