Эдна Энни Пру - Грехи аккордеона

– Смотри как следует, Вилли, – ответил тот, глубоко дыша и забивая поглубже, – может чему научишься, и, Господи Иисусе, мне не надо будет ходить к тебе по воскресеньям.

– Animaliсsh [41]! – только и сказал Лотц.

– Leck mich am Arch! [42]

– И что с того, никто же не отворачивается, когда этим занимаются собаки, или когда бык покрывает корову, – говорила Герти Клариссе. – Какая разница? Мы ничем от них не отличаемся. Зов природы. Sowieso [43] , как я могу его удержать. Ему это нужно три раза в день, а то помрет. – Ей теперь было чуть больше сорока, и верхняя губа ее уже собиралась симпатичными морщинками. Ей страстно хотелось иметь немного денег для себя, но Бетль, когда дело касалось кошелька, становился непреклонен. Она постоянно носилась с какой-нибудь идеей: масло от коров – но на него уходило ужасно много труда, а продавалось всего по пять центов за фунт; откорм индюшек, но первый же град убил семнадцать птиц, а других утащили ястребы.

– Разница в том, что мы христиане, а не животные, – отвечала Кларисса. А сама думала: три раза в день! Wahnsinn [44]! Этот человек маньяк, ходячая ненормальность.

Он и был маньяк. Чем старше он становился, тем сильнее рвалось наружу его желание, и тем слабее оно было у Герти. Ничего не могло удержать или утихомирить его похотливый напор. Словно тот паровоз, что с ревом катится под уклон на двадцатимильном полотне, которое железнодорожники прозвали «старая столешница». В 1910 году через Прэнк проехала команда Ирвинга Берлина [45]с «Девушкой и волшебником». Бетль, сам не свой от радости, распевал, словно собственную, малоприличную песенку «Ох, как же этот германец умеет любить».

Три германца вступили в немецко-американское историческое общество Крингеля, чисто немецкого городка в тридцати милях к северу. Общество собиралось раз в месяц, чтобы развивать Kultur выступлениями гостей, концертами и вечерами песен. Бетль радовался дальним поездкам. Просторы этой страны по-прежнему кружили ему голову – даже под проливным дождем он пускал рысью дымящуюся лошадь, высовывал нос из-под дождевика и, глядя вверх на умытое небо и несущиеся прочь облака, повторял вслух фразы из предстоящей речи:

– Германцы очень много дали Америке. Без германцев американская революция была бы проиграна. Республиканская партия Америки выросла из интересов немецких американцев. И никогда нельзя забывать об Абраме Линкольне, который происходил из семьи германских иммигрантов с фамилией Линкхорн. Америка нуждается в германцах, чтобы выполнить свое предназначение.

Но в самом Прэнке человек с «Рэйлуэй Экспресс» говорил, что хорошо бы их всех отсюда выкинуть, они никогда не приживутся в его стране, немчура с квадратными головами, кислокапустники.

Раз в неделю Бетль получал германскую газету – прочитывал, вырезал интересные объявления и отдавал Лотцу и Мессермахеру. Из этой газеты он узнал о Линкхорне и там же заказал расчерченный на клетки портрет погибшего президента, чтобы Герти вышила его цветными нитками. Она покрасила шерстяную пряжу чертополохом, и цвет лица у Линкольна получился сначала желтым, но за зиму постепенно выцвел до зеленовато-коричневого. Подолы передников она обычно подрубала сама. Швейная машинка – да если бы она у нее была.

– Именно германцы сделали эту страну великой, – соглашался Лотц. – Посмотрите на этих грязных ирландцев у нас в Прэнке, ни один не в состоянии разобрать дорожный знак и даже расписаться.

Из всей троицы самым богатым был Мессермахер, несмотря на вечные проблемы с глазами, в которые из-за обостренной чувствительности к пыльным ветрам приходилось заливать капли доктора Джексона. Двое его сыновей работали с отцом на ферме, трое – отдельно на соседних участках, а еще один, Карл, устроившись телеграфистом на железную дорогу, переехал в город. Мессермахер одним из первых купил квадратно-гнездовую сеялку для кукурузы, но она часто засорялась и пропускала борозды, когда приходилось двигаться по мертвой стерне. Он переделал машину, написал письмо на завод, а когда приехали люди из фирмы, устроил им такую демонстрацию, что компания заплатила ему целых сто долларов и назначила за изобретение ежегодный гонорар. До самой войны на их рекламе красовалась фотография с подписью: «Фермер Л. Мессермахер говорит: Сеялка никогда не ломается. Такая простая, что с ней управится даже ребенок».

Свинина Лотца прославилась на весь Чикаго, несколько раз ее подавали на стол губернатору и в чикагском «Столетнем Клубе». Дела с пшеницей и свининой шли хорошо, но лучшим на своей ферме Лотц считал вишневый сад – когда поспевали плоды, каждое дерево становилось светящимся белым сетчатым шаром.

И все же что-то странное творилось вокруг. Несмотря на удачу в фермерстве, на то, что их подворья стали образцом бережливости и хорошего управления, несмотря на музыку и все деревенские праздники, германцев в Прэнке не любили. Дети (в школе их дразнили кочанами) и женщины водили дружбу только между собой. Частично это объяснялось невероятной хозяйственностью Клариссы: она буквально выскребала стены дома и сараев, а белоснежные полы у нее всегда блестели – редкая женщина захочет дружить с такой перфекционисткой; частично оттого, что три германца слыли вольнодумцами, явными агностиками и почти открыто признавали, что им не до Библии. А еще потому, что несмотря на саранчу, засухи, град, наводнения, торнадо, зимние морозы и не ко времени оттепели, все трое каждый год снимали вполне приличный урожай, в то время как большинство народа в округе оставались ни с чем. Наводнение на Литтл-Рант как-то залило Бетлю нижнее поле, но когда вода сошла, в мокрых бороздах застряло несколько дюжин отличных рыб. Их оставалось только собрать. Ходили приправленные сочными подробностями слухи о том, какая среди германцев царит свобода нравов, а то и инцест. Львиная доля этих сплетен приходилась на Бетля с его ненасытным аппетитом.

– Не-а. Мы не то играем на танцах, – сказал Бетль. – Наверное, здешние люди хотят негритянских песен. Рэгтайм. Саксофон. Им нужен клавишный аккордеон, кнопочный уже не годится. Понятно?

К этому времени появились внуки – старший сын Перси Клод, женившись, построил дом неподалеку от главного, другие мальчики тоже перебрались в свои дома – Герти не хотелось, чтобы кто-то видел, как она ублажает Бетля. В их-то годы! – говорила она. Седина и все такое. С ее толстым животом и его волосатыми медвежьими ляжками. Она отталкивала его все чаще. То, что хорошо для молодых, отвратительно в человеке с отвисшей кожей и седой головой. Ситуация заметно осложнилась после того, как войдя как-то в курятник, она застала его с одной из работниц: Бетль в курином гнезде, девушка – верхом, у него на коленях, а ее панталоны – на гвоздике. Он подмигнул жене, как бы говоря: ты вот не хочешь, а она – пожалуйста. В волосах у него запуталась солома.