Малькольм Брэдбери - Историческая личность

– Я сказала, чтобы ты вернулся в четыре, – говорит Барбара, когда Говард легонько чмокает ее в щеку. Она вытирает щеку тыльной стороной ладони; она глядит на него.

– У меня был очень насыщенный день, – говорит Говард.

– Не сомневаюсь, – говорит Барбара. – Не рассказывай мне про него. Совершенно очевидно, что он тебя очень взбодрил, а я сейчас не в настроении слушать рассказы о том, как кто-то счастлив.

– Ты опоздал, Говард, – говорит Селия, – это очень плохо.

– Ну, – говорит Барбара, – еще надо сделать вот что. Протереть стаканы, откупорить все бутылки с вином; позже на это не будет времени. Я налью несколько десятков стаканов. Расставь пепельницы, не терплю замусоренных ковриков, а студенты по какой-то причине начали теперь бросать окурки на пол.

– И всегда бросали, – говорит Говард, – прежде нас это не трогало.

– А теперь трогает, – говорит Барбара. – А затем устрой дом, как считаешь нужным, говоря социологически, для всех взаимодействий, про которые ты любишь распространяться. И еще тебе нужно вымыться и переодеться. Особенно если ты намерен вступить в интимные отношения не со мной. У меня был выматывающий, выводящий из себя день, Говард, думаю, тебе следует это знать. Мне дважды звонила Розмари; по-моему, она свихивается. И по-моему, у меня начинается менструация, чудесно, а? И Энн уехала.

– Да? – спрашивает Говард, протирая бокалы полотенцем.

– И до того, как вымыла вчерашнюю грязную посуду, а не после, – говорит Барбара. – Вернулась в свою квартиру.

– Я думал, она поможет сегодня, – говорит Говард.

– А, значит, ты утром подтолкнул ее сбежать, так? – спрашивает Барбара.

– Все кого-нибудь да эксплуатируют.

Говард начинает вынимать бутылки из первой картонной коробки и ставить их на стол.

– Только не здесь, – говорит Барбара. – Где-нибудь еще. Это пространство занимаю я.

Она кладет на стол длинные французские батоны и начинает ловко их нарезать, складывая ломти в камышовую корзинку. Говард стоит возле кухонных шкафчиков; он достает штопор из соснового ящика и начинает умело откупоривать бутылки одну за другой. Подбегают дети и начинают лизать вытащенные пробки; вечеринка Кэрков обретает форму.

Через некоторое время Говард покидает кухню и начинает обходить дом. Он крайне ревностный устроитель вечеринок, творец серьезного социального театра. Теперь он ходит по дому, расставляет пепельницы, и блюдца, и стулья, раскладывает подушки. Он передвигает мебель, создавая Удобные места для разговоров, открытые значимые пространства для активных действий, укромные уголки. Дети бегают вокруг него.

– Кто придет, Говард? – спрашивает Мартин.

– Целая куча народу, – говорит Говард.

– Кто? – спрашивает Мартин.

– Он не знает, – говорит Селия.

Теперь он идет наверх, придвигает кровати к стенам, переставляет лампы, затеняет тени, опускает шторы, раскрывает двери. Крайне важное правило: сводить запретную территорию до минимума, превратить самый дом в единую тотальную сцену. Именно так он все и устраивает, сохранив лишь крохотные заповедные местечки: он баррикадирует стульями короткий коридор, ведущий к комнатам детей, и лестницу, ведущую вниз в его полуподвальный кабинет. Но за этими исключениями код дома «можно», а не «запрещено». Стулья, и кресла, и подушки, и кровати предполагают множественные формы общения. Пороги отменены, комната ведет в комнату. Есть усилители для музыки, особые ракурсы для освещения, комнаты для танцев, и разговоров, и куренья, и сексуального общения. Цель в том, чтобы вечеринка самоорганизовывалась, а не организовывалась, так, чтобы происходящее происходило словно бы без хозяйского вмешательства, а точнее, с вмешательством того более высокого социологического хозяина, который управляет ходом человеческих встреч. Он входит в ванную для проверки; Барбара, крупная и голая, лежит в ванне в пластиковой шапочке и читает «В погоне за миллениумом» Кона. Она говорит:

– Говард, я хочу, чтобы ты знал, что Энн или не Энн, но я проведу свой «Биба» уик-энд в Лондоне. Я знаю, ты был бы рад сорвать его, но у тебя ничего не получится.

– Сорвать? – говорит Говард с полной невинностью. – Конечно, ты должна поехать.

– В таком случае подыщи для меня кого-нибудь взамен Энн, чтобы я не тревожилась о детях все время.

– Нет, конечно, ты должна быть спокойна, – говорит Говард.

– Но могу я рассчитывать на тебя? Ты правда это сделаешь? – спрашивает Барбара.

– Да, – говорит Говард.

– Я дура, – говорит Барбара, – мне надо было самой подыскать кого-то. Розмари согласилась бы.

– Магическая Розмари, – говорит Говард, – свеженькая из сарая в конце сада.

– Это не смешно, – говорит Барбара, ворочаясь в ванне.

– Я просто имею в виду, что есть выбор получше, – говорит Говард. – Я кого-нибудь подыщу.

– Не чересчур хорошенькую, – говорит Барбара.

– Конечно, нет, – говорит Говард.

– Я хочу хорошо отдохнуть, – говорит Барбара. – Господи, после четырех недель бок о бок с тобой мне это необходимо. Ну-ка, я хочу вылезти.

– Ты прекрасно смотришься, – говорит Говард.

– Не трогай, – говорит Барбара, – продолжай готовиться.

Говард продолжает готовиться; позднее и он принимает ванну. Потом он возвращается в спальню, комнату, в которой произвел перестановку на вечер, и переодевается в чистые джинсы и лиловую безрукавку. Потом он спускается вниз, и оказывается, что в кухне с Барбарой кто-то есть. Это Майра Бимиш, она сидит у соснового стола, режет и кромсает длинные французские батоны. Она глядит на него в дверях; на ней воздушное вечернее платье из розового шифона, ее волосы причесаннее, свежее и темнее обычного. Говард соображает, что на ней парик.

– А, Майра, – говорит он.

– Привет, Говард, – говорит Майра, – надеюсь, ты не против, что я приехала пораньше. Я знала, что Барбара будет рада чьей-то помощи. У нее столько дел.

– И очень хорошо, – говорит Говард, – не хочешь ли выпить?

– О, Говард, – говорит Майра. – Я очень и очень хочу выпить.

Ряды стаканов стоят полные в ожидании вечеринки. Говард берет один и приносит его Майре, которая улыбается ему и говорит: «Чин-чин».

– Где Генри? – спрашивает Говард.

– Кто знает? – говорит Майра. – Кто чего-нибудь знает о Генри?

– Я думал, ты, – говорит Говард и садится.

– А Барбара знает о тебе все? – спрашивает Майра.

– Нет, – говорит Барбара. – Ровнехонько ничего.

– Так почему я должна знать что-нибудь о Генри?

– Вовсе не должна, – говорит Барбара.

– Я вас не видела с конца весны, – говорит Майра. – Что вы делали летом? Уезжали куда-нибудь?

– Нет, не уезжали, – говорит Барбара, – мы оставались прямо тут, и Говард дописал книгу.

– Книгу, – говорит Майра. – Генри пытался написать книгу. Глубоко серьезную книгу. О харизме.