Эдуардо Мендоса - Город чудес

– Эх, сынок, таковы все оракулы: они все чувствуют, но смутно, на уровне ощущений. Будь по-другому, неужели я бы сейчас умирала в этом грязном, забытом богом пансионе? Слушай и запоминай. Ты сразу все поймешь, когда начнет исполняться мое предсказание. Может, оно и не очень тебе поможет, но хотя бы послужит опорой и успокоит. Вернемся к картам. Вижу трех женщин, – опять завела ясновидящая.

– Вы уже это говорили, Микаэла, – прервал ее Онофре.

– Я еще не закончила. Одна сделает тебя богатым, другая возвысит, третья принесет счастье. Последняя тебя уничтожит; вторая сделает из тебя раба, первая проклянет тебя. Из всех троих эта – самая опасная, потому что она святая, известная святая. Бог услышит ее проклятье и, чтобы покарать тебя, сотворит человека. Это тот самый мужчина, подлый мерзавец, о котором говорят карты. Он будет пребывать в неведении о том, что ниспослан в мир Господом нашим и призван от его имени вершить возмездие, – сказала ясновидящая.

– Как мне его узнать? – спросил Онофре.

– Вот этого я не могу сказать, хотя такие вещи сразу распознаются. В конце концов, это не имеет значения: узнаешь ты его или не узнаешь – результат будет тот же. Ему предначертано покончить с тобой. Не пытайся противостоять – бесполезно. Слишком неравноценным будет ваше оружие. Кончится все насилием и смертью, и вас обоих сожрет дракон. Его тебе нечего бояться. Драконы только с виду такие грозные, а на самом деле вся их сила уходит через рот, в рычание и огненное дыхание. Бойся козы. Это символ коварства и обмана. И больше не утомляй меня, я очень устала, – сказала она напоследок.

Карты соскользнули с одеяла и рассыпались по полу. Микаэла уронила голову на подушку и закрыла глаза. Онофре подумал, что она умерла, снял лампу с крючка и поднес горящий фитиль к ее лицу. Пламя заколебалось: она еще дышала. Он собрал карты, но прежде чем положить их на место, тщательно перетасовал, чтобы больше никто не смог узнать его судьбу. Потом на цыпочках вышел из комнаты умирающей и вернулся к себе. Лежа в постели, он все думал об услышанном, пытаясь отыскать в нем хоть какой-нибудь смысл.

Дельфина, как и прежде, каждый день ходила на рынок. Завидев ее без кота, торговки вымещали на ней всю ненависть, которая накопилась у них в душе за годы террора. Они отказывались отпускать ей товар, а если и отпускали, то сначала мурыжили долгим ожиданием и придумывали оскорбительные прозвища, называя недоделанной, или вовсе отворачивались, когда она к ним обращалась. Они обманывали девушку, отсчитывая сдачу, а если она протестовала, то хрипло смеялись прямо ей в лицо. Однажды ей вдогонку кинули тухлое яйцо. Дельфина не сделала никакой попытки удалить со спины вонючие ошметки, даже плечами не повела, и пошла дальше. Онофре больше не видел Сисиньо и ничего о нем не знал, но у него сложилось впечатление, что с тех пор, как разбился Вельзевул, он с девушкой не встречался. Микаэла Кастро умерла в ту же ночь, когда гадала ему на картах. На рассвете мосен Бисансио вошел в комнату ясновидящей и, найдя ее мертвой, прикрыл ей веки, снял нагар с коптившего фитиля масляной лампы и предупредил хозяев и постояльцев. На следующий день на кладбище прихода Святого Иезекииля состоялась заупокойная месса и бедную Микаэлу похоронили. В шкафу ее комнаты нашли кое-какие документы, из которых выяснилось, что ее настоящее имя было не Микаэла Кастро, а Пастора Лопес Марреро. На момент смерти ей было семьдесят четыре года. Родственников искать не стали: во-первых, не было возможности это сделать, а во-вторых, не имело смысла, потому что наследовать было нечего. На постели, где недавно лежала покойница, Дельфина поменяла одни простыни на другие, не менее грязные, и в этот же день комнату занял студент, изучавший философию. Разумеется, его не посвятили в события, произошедшие в этой комнате на днях. Уже потом стало известно, что студент сошел с ума, однако совсем по другим причинам.

Рядом с воротами, через которые можно было пройти в парк со стороны бульвара Адуана, находился небольшой павильон, облицованный изнутри и снаружи керамической плиткой и пока пустовавший. Дело было в середине марта. Онофре Боувила и Эфрен Кастелс раздобыли ключ и сложили туда плоды своих воровских трудов. Накануне малолетние воришки подчистую разорили склад с партией часов, и сейчас Онофре и Эфрен не знали, что им делать с этой прорвой. Там были обычные карманные часы, часы для башен и общественных зданий, часы с боем, секундомеры, карманные хронометры, морские часы и часы с маятниками, звездные и астрономические для точных научных исследований, водяные и песочные, часы-эталон, комплексные часы, показывающие основные элементы лунных и солнечных фаз, стороны света и дни равноденствия, электрические часы, часы, следящие за выполнением регламента, полярные, горизонтальные, вертикальные, вертикально-наклонные, просто наклонные, часы для Северного и Южного полушарий, шагомеры и различные счетчики, применяемые в строительстве, промышленности, транспорте и науке, приборы, регулирующие частоту световых импульсов, приборы для определения, фиксирования и уточнения некоторых природных явлений и для изготовления часов разного назначения, дешевых и дорогих, запасные часовые механизмы всех сортов и систем и так далее. Все это было указано в перечне.

– Не знаю, что нам делать с такой уймой часов, – обреченно вздохнул великан, – разве что сойти с ума в этой тикающей компании.

Накануне открытия Всемирной выставки власти обязались очистить Барселону от нежелательных элементов. Уже некоторое время наша администрация выказывает достойное похвалы рвение в деле освобождения города от бродяг, сутенеров и всякого рода проходимцев, которые, не найдя способа развернуть свою преступную деятельность в малых населенных пунктах, пытаются раствориться в неразберихе крупных городов. Хотя все еще не удается удалить целиком раковую опухоль, которая поразила метастазами все общество и, к великому стыду такого ранга культурной столицы, продолжает ее разъедать, подрывая сами устои, все же надо отметить, что в этом нелегком деле за последнее время наблюдается значительное продвижение вперед, – писала одна из газет. Теперь в городе каждую ночь устраивались облавы.

– Прекрати здесь пока появляться; группа временно распускается и прекращает свою деятельность, – сказал Пабло.

Онофре спросил, что он намеревается делать дальше и где теперь укроется. Апостол пожал плечами: видимо, ожидавшая его перспектива была ему не по нутру.

– Не сомневайся, мы вновь вступим в борьбу, но с новыми силами, – ответил он неуверенно.

– А брошюры? Что с ними? – спросил Онофре.